И там-то мне сообщили, что время, когда можно было ограничиться просто таблеткой, закончилось. Теперь оставалось только хирургическое вмешательство.

— Вы не переживайте, — тёплым и доброжелательным тоном объясняла доктор, заметив, как побледнело моё лицо. А я плохо слышала, что именно она говорила, думая о том, что очень бы хотела, чтобы мама хоть иногда общалась со мной вот таким вот заботливым голосом. — Всё пройдёт быстро, примерно полчаса. До вечера останетесь у нас, чтобы понаблюдать за вашим общим состоянием после процедуры, а на ночь уже поедете домой.

В коридор я вышла на негнущихся ногах и с ворохом направлений в руке, еле сумев сказать Славе, что мне нужно сделать несколько дополнительных анализов и обследований. Он платил за всё, что мне выписали, а у меня язык присох к нёбу, хотя в мыслях так и крутилось это «деньги-деньги-деньги».

Пробирки наполнялись кровью одна за другой, медсестра спрашивала что-то про моё самочувствие, но у меня не получалось ничего сказать. Словно в тело уже влили хорошую дозу наркоза, отключившего способность чувствовать что-либо, только никакой лёгкости от этого не было. Скорее ощущение пугающей пустоты, выжженных внутренностей и выскобленных до нуля эмоций.

Выскабливание. Я даже не могла вспомнить, откуда узнала это слово, от которого начинала подкатывать тошнота. Наверное, вскользь услышала от врача, или сталкивалась с ним когда-то очень давно, в той прежней жизни, где опрометчиво считала, что это не может меня коснуться.

— Идём, — сказал Слава, взяв меня под локоть сразу же, как только я смогла выползти из процедурного кабинета со смоченной нашатырём ваткой в руке, потому что голова закружилась при первой же попытке подняться после выкачанной из меня на анализы крови.

— Ещё на УЗИ, — попыталась напомнить я, когда он повёл меня вниз по лестнице, уводя с нужного нам этажа. Успев сделать все обследования сегодня, завтра утром можно было покончить с этим навсегда.

И забыть как страшный сон. Не делать трагедии и просто забыть, как и говорила мама.

— Идём, Рита, — с нажимом повторил он, утягивая меня за собой к выходу из клиники. — Хватит уже. Мы уходим отсюда.

Мы зашли в первое попавшееся на пути кафе, я забилась в угол между стеной и диваном и плакала. И говорила, сама не знаю зачем рассказывала ему всё: и про непростые в прошлом отношения с сестрой, и про отца, и даже про тот утренник, на который меня не взяли. А он сидел рядом, слушал и только гладил меня по голове, пока я захлёбывалась слезами и словами.

— И что теперь делать? — спросила я, кое-как успокоившись и вцепившись пальцами ему в ногу от впервые очень чётко пришедшего осознания, что я действительно беременна. И мне предстоит стать матерью для настоящего, живого человека, а не пластикового пупса, как в детстве, и нужно будет вписать его в свою жизнь: в устоявшийся распорядок дня, в свои привычки и интересы, в скромный бюджет студенческой стипендии и в планы на будущее.