— Помнишь, мы как-то к вам заходили с Санькой? И нанесли вам материальный ущерб. Так вот, я готова его компенсировать.

— Люд, а ты как: издеваешься надо мной или просто так чушь городишь?

— Ну вот подумай — повспоминай. А я к тебе завтра вечерком загляну.

Ну ладно. Завтра — так завтра. А вот почему я у нее про Веньку не спросила? Что-то давненько не было его. Нет, я не соскучилась, конечно, но так тоже нельзя: то — приходить каждый день, как к себе домой, а то — исчезать без всяких объяснений. Вместе с Женькой, между прочим. И она, между прочим, тоже больше не звонила с тех пор. А я ей — не хочу. Не потому, что обиделась, а — просто так. Времени нет лишнего на разговоры, вот почему. А Венька, между прочим, — форменная свинья, и вообще, я про него знать ничего не желаю. Мало мне своих проблем, что ли?

— Привет, Люд! Как там наш общий знакомый?

— Подожди, дай разденусь. Замерзла, как собачонка, ну и погодка. Надо же: зима — в феврале! И куда только там, на небесах, смотрят?! У тебя тапочки есть? Потеплее. Желательно в виде валенок. Вот, держи.

— Это что? — сверток, который Людмила мне вручила с крайне торжественным видом, был довольно увесистым.

— Как — что? Ты что, и вправду забыла? Ну ты даешь! Я, можно сказать, столько сил и нервов потратила, а она — хоть бы что. «Забыла».

— Что?

— Да разворачивай уже, чего стоишь!

Я зашуршала бумагой.

— Людка…

В моих руках была ваза. Точно такая же, как та, разбитая. Точно? Мы дружно рванулись в комнату, к картине. Сравнивать.

— Обалдеть… Ты где ее взяла-то?

— Yes! Слушай, я боялась, что он мне наврал. Не-ет. Молодец, Мишка. За это надо выпить.

— Какой Мишка? Чего наврал? Люд, объясни, а? А у меня, кажется, бутылка вина осталась.

— Тогда чего стоим? Пошли пить за Мишкино здоровье. Пошли-пошли, сейчас все расскажу.