Чем больше я пил, тем ближе дядя подходил ко мне. Довольно скоро он обнял меня, усадив к себе на колени.
Я не знал, как это произошло, но потом моя накидка исчезла, рубашка была наполовину расстегнута, и дядя ощупывал меня между ног.
Зачем ему это понадобилось? Я всегда трогал свой пенис и даже показывал маме. Папа говорил мне не делать этого при маме и говорил, что мой пенис предназначен только для меня, что никто другой не должен его видеть или прикасаться.
— Что ты делаешь? — мой голос дрожал, как будто я собиралась заснуть.
— Я не твой дядя, мой прекрасный мальчик.
Его голос был неправильным, таким неправильным. Мне не нравился его голос, и мне не нравилось, что он расстегивал мои брюки Дракулы и трогал меня между ног.
— Ты папин брат... мой дядя.
Я вцепился в стакан с искрящимся голубым окоченевшими руками, думая, что если я этого не сделаю, случится что-то плохое.
— Не настоящий. Вот почему он думает, что я одноразовый.
Он провел языком по моей щеке, оставляя влажный, отвратительный след.
— Фу. Прекрати, дядя.
Он крепко схватил меня за пенис поверх брюк, и я закричал. Другой рукой он зажал мне рот, заглушая голос.
— Послушай, мой прекрасный мальчик. Ты позволишь своему дяде позаботиться о тебе, сделать тебе массаж, и будешь держать свой рот на замке. Если ты скажешь хоть слово об этом отцу, Шарлотта заболеет и умрет. Ты знаешь, что такое смерть, сопляк? Это значит, что ты больше никогда ее не увидишь.
Я не знал, были ли это его слова или тот факт, что мне не понравилось, как он прикасался ко мне, или как он снял мою накидку и испортил мой костюм, но что-то заставило меня сорваться.
Я укусил его за руку и швырнул стакан с голубым соком ему в лицо. Его хватка на мне ослабла, и я упал на пол.
— Мама никогда не умрет!
Я все еще странно говорил, но мне удалось дрожащими пальцами открыть дверцу фургона.