— Мама! Папа! Где вы? Заберите меня.

Они не пришли и не забрали.

Люди в масках волков пугали меня, и я закричал, но не заплакал.

Я не мог плакать.

Я знал, что не должен этого делать.

Вот тогда-то я их и увидел. Кролики — или, скорее, женщины, одетые в костюмы крольчих.

На них были ушки, и их розовые платья развевались позади, когда они смеялись и хихикали.

Внезапно у меня пропало желание плакать. У меня возникло желание побежать за ними и поймать их.

Но в тот момент, когда я завернул за угол, они исчезли.

Ларс нашел меня вскоре после этого. Он последовал за нами, потому что волновался. Я не сказал ему, что случилось. Я сказал, что поссорился с дядей Эдом, и он просто кивнул.

Мама и папа не вернулись домой ни в ту ночь, ни на следующую. Они устраивали вечеринку на Хэллоуин в течение трех ночей, и за это время я ни разу не заснул.

Все, что я мог делать, это видеть кошмары о темных улицах, тяжести на моем теле и кролике, бегущем по улице.

И Ларс каждый раз находил меня.

Я ничего не сказал папе, потому что дядя Эд все равно уезжал, и я ненавидел себя. Я также ненавидел папу за то, что он оставил меня с ним в ту ночь. Я также не хотел, чтобы мама знала; это уничтожило бы ее.

Она доверила ему меня, а он подорвал это доверие. Она возненавидела бы себя за то, что не заметила признаков, и заподозрила бы, что случилось что-то еще.

Ничего не случилось, хотя и не из-за недостатка усилий с его стороны — он несколько раз пытался загнать меня в угол, когда навещал.

Я был запретным плодом дяди Эда. Чем больше я убегал от него, тем сильнее он пытался наложить на меня свои руки, но я был умнее.

Когда я был ребенком и не мог защититься, я прятался за Ларсом. Я всегда был с Ларсом, когда бы он ни приезжал в гости. Ларс, который уже что-то подозревал, никогда не оставлял меня одного. Он заботился, чтобы я все время был у него на виду.

Когда я вырос, дядя Эдуард держал свои руки при себе, как и следовало, потому что я недвусмысленно сказал ему, что изобью его до полусмерти, если он хотя бы прикоснется ко мне.

Он всегда говорил о моей слабости к маме. Всякий раз, когда он чувствовал, что я могу поскользнуться и рассказать папе о его педофильской деятельности, Эдуард напоминал мне, как сильно это расстроит маму.