Да, я была готова поклясться, что не только чувствовала, а даже видела в алых пятнах пульсирующей тьмы твой прожигающий до костей взгляд, ледяные клинки твоих почерневших глаз. И они проникали в меня и резали на недостижимую глубину, как и все твои прикосновения, как и каждое произнесенное тобою слово… на поражение. Точно в цель.

— Кстати, Эллис, ты считаешь?

И я явственно определила, что твоя левая рука (та, пальцы которой недавно побывали в моем влагалище) была уже без перчатки и именно ею ты обхватил мой подбородок, чуть приподнимая за него мое лицо на себя, в свою сторону. Я не успела заметить, как потеряла ощущение твоей правой ладони, потому что ты теперь рисовал невесомым трением подушечек фаланг по контуру моего задыхающегося ротика, пускал тактильные искры томительной неги под тонкую кожицу дрожащих губок, проникал большим пальцем во влажную глубину полости рта, растягивая по поверхности языка острые гранулы моего вкуса своей твердой плотью.

И я так четко уловила твое последующее движение, то как ты нагнулся над моим лицом, словно твоя фигура и весь твой совершенный образ, проступили в черноте твоего сплошного мрака трехмерным оттиском живой фактурной тени.

— Это пять, — о, боже… проговорить прямо в мой раскрытый ротик, практически задев своими губами мои, за несколько микромгновений до нового срыва в твою бездну… Да. По бешеному витку пятого круга твоего персонального Ада, ударом твоей руки по центру моего торса, с выжигающим жжением самого болезненного оттиска наконечника стека на моем животе, прямо над линией лобка.

Неужели этому не будет конца? И почему я принимаю каждый из этих ударов, конвульсивно выгибаясь под тобой, твоими руками и губами, будто ожидаю, что этот кошмар должен закончиться восхитительной сказкой… Какой? Ты падешь передо мной на колени, осыплешь меня поцелуями и слезами, вымаливая прощение за то, что заставил меня все это пережить?..

Господи, да что со мной не так? ЧТО ТЫ СО МНОЙ СДЕЛАЛ?

— Тише… тише, моя ласточка… Ты же знаешь, что за все надо платить, и особенно за наслаждение… И чем сильнее наслаждение, тем выше за него плата, — это не мог сказать ты. Только не ты, не мой Дэнни. Не его родной голос, от чьих слов и бархатного тембра у меня буквально закипала кровь, и млело от сладкого предвкушения сердце. Не его нежными лепными губами, которые умели так целовать и сливаться с моими одним целым, одной упоительной истомой. И эти слова не могли сейчас царапать стенки моей диафрагмы вибрирующей патокой и стекаться вязкой ненасытной пустотой внутри моего скулящего влагалища.