И в этот раз ты не стал ее заглушать своими не менее изощренными ласками, растягивать интервалы и время на до и после. Почти сразу, секунды через две-три, подхватил мой левый кулачок снизу с тыльной стороны, разжимая его трясущиеся пальчики и массируя большим пальцем по центру онемевшей ладошки знакомыми круговыми движениями, заставляя раскрыть ее полностью, едва не насильно. Наверное, где-то подсознательно я уже знала, для чего ты это делал, но мне было так больно и возможно не только физически, что у меня не возникло никакого ответного порыва как-то отреагировать, попытаться вывернуться или опять сжать руку в кулак. Казалось, на этот раз она взорвала даже мой мозг, все, что за несколько минут до этого еще когда-то оставалось от сущности Эллис Льюис. Одна сплошная боль, плавящая все клетки тела и разума жидкая магма живой выедающей все под чистую кипящей кислоты. И ты влил еще одну не менее сильную дозу мне под кожу и в кости, ударив стеком поперек всех моих разжатых тобою пальцев левой ладони.

Да, в этот раз было практически не больно, вернее, не так больно, как с ударом по клитору и вульве. Но я все равно закричала и надрывно заплакала, потому что ты не прекращал считать вслух. И все выбранные тобою до этого точки и части тела для моего телесного наказания (а я уже нисколько не сомневалась, что это было именно мое наказание) были не случайны, как и само число. Я знала, где ты оставишь свою последнюю на сегодня самую болезненную метку и почти догадывалась, почему именно там. Наверное, поэтому я и стала неосознанно сопротивляться.

— Эллис, разожми пальцы.

Ты же обещал, что я буду хотеть этого, желать этого сама, тебя и все, что ты будешь со мной делать. Тогда почему мне так страшно и больно, как будто на этом закончится то, что еще могло хоть чем-то нас связать, прервать это бешеное падение в черную мглу нашей общей смертельной необратимости? Сорвать последний защитный слой с моей умирающей сущности, дать тебе свое добровольное признание в твоей правоте, в том, что ты имел право ТАК меня наказывать.

— Ну же. Ты же так этого хотела, получить свой самый заветный приз… Разожми пальцы, прими это и все закончится. Обещаю. Ты сразу все это забудешь… — зачем ты так бесстыдно врешь?

Как такое можно забыть и уж тем более закончить? Ты же не просто меня бил, ты выжигал этими ударами самыми реальными и незаживающими рубцами по моему сознанию, по моему оголенному естеству живыми горящими метками ласкового палача и единоличного собственника. Прошивал красными и черными стежками по разорванным твоими пальцами волокнам моего бьющегося в твоих ладонях сердца. И я ощущала их самое осязаемое сжатие с каждым твоим произнесенным словом на моих корональных артериях и легких, словно ты специально перекрывал подачу крови и кислорода, чтобы я скорее перестала сопротивляться или лишилась физических сил.