— Кто это с тобой сделал?.. Почему?.. Как?.. Сильно больно?.. Господи, еще и руку сломали?..

— Не смертельно. Заживет.

— Не смертельно? Ты издеваешься? Или хочешь, чтобы еще и я за такие слова сверху приложила?

Алька и без того пыталась не особо пылко меня обнимать, хотя я и видел, с каким вынужденным усилием ей приходилось себя сдерживать, чтобы не сорваться и не вцепиться в меня со всей дури. Зато я мог благодаря все тем же обезболивающим поднимать пусть всего лишь одну руку, но не испытывая при этом болезненных судорог во всем теле. И плевать, что потом мне это может выйти боком, перетрудить травмированную мышцу или усилить отеки. Я не мог этого не сделать. Не коснуться твоего заплаканного лица и не убедиться, что это не сон. Ты действительно здесь, я вижу именно тебя — живую, плачущую, готовую в эти секунды на самые безрассудные поступки, даже ударить меня за то, что я позволил сделать с собой такое. А как мне хотелось сгрести тебя всю в свои объятия… Черт… Кажется, мне куда больнее от собственной немощи и невозможности воплотить свои дичайшие желания в жизнь, а не от этих идиотских побоев.

— К тебе никто не приходил сегодня? В квартиру не названивали? — я, наверное, и твое лицо сейчас рассматривал вовсе не из-за последних дней принудительной разлуки, чтобы снова вспомнить, какая же ты у меня красавица и как сильно сжимается мое сердце, глядя на тебя и ощущая твою умопомрачительную близость. Сейчас меня больше волновало твое самочувствие. Не трогал ли кто тебя до этого. Не оставил ли на твоей нежной коже грубых отпечатков, синяков или ссадин. Даже не представляю, чтобы со мной тогда произошло, если бы нечто подобное все-таки задело мой придирчиво дотошный взгляд.

— Нет. Господи, нет, конечно. Кир, тебе сейчас надо о себе думать, о своей безопасности. И если бы за эти дни до меня захотел кто-то добраться, он бы это сделал сразу же после того, как ты улетел из страны. Или, по-твоему, все происходит как-то по-другому?

— Ты совершенно не знаешь моего отца. Он редко когда прет напролом и еще реже применяет грубую силу. А уж пачкать собственные руки тем более никогда не станет.

— Так ты хочешь сказать, что это его…

— Какая здесь отвратительнейшая система внутренней безопасности. Вернее даже, вообще никакая.

Наверное, именно в такие моменты начинаешь очень и очень сильно жалеть, что это действительно был не сон. Ибо нет ничего кошмарнее для реальности, когда ее искажают такими вот мозгодробительными гадостями.

Меня едва не передернуло от задевшего слух очень знакомого и нарочито повышенного голоса Стрельникова-старшего со стороны не закрытых Алькой дверей. А вот Алину не только передернуло, но и буквально подбросило на месте.