В общем, большая претензия на эффект неожиданности, только что продемонстрированная нам моим отцом, была достигнута в максимально сжатые сроки до максимально желаемых им пределов. И тут опять же, я мог лишь мысленно поблагодарить своего лечащего врача за то, что успел меня при этом накачать обезболивающими и транквилизаторами. Чего не скажешь о Стрекозе. Альке уж точно пришлось пережить полный спектр эмоций от данного сюрприза, что говорится, на всю катушку. Даже отшатнулась от меня, как только обернулась на голос входящего в палату отца и увидела того во всей его безупречной красе и при полном параде. Не хватало лишь кому-то из нас вытянуться по стойке смирно и выпалить с жестом правой руки в виде римского салюта "Аве, Цезарь."

Правда, меня резануло по сердцу куда сильнее не от появления моего вездесущего, всезнающего и распланировавшего все до дотошных мелочей родителя, а от реакции Стрекозы. Настолько абсурдной и никак не вписывающейся в происходящее, что я чуть было сам не завелся с полуоборота только из-за этого. А может и из-за потери возможности к ней прикасаться или защитить собой. Поскольку вцепиться в нее самому прямо сейчас захотелось практически до трясучки и болезненного сокращения мышц по всему телу. Вцепиться, заслонить своей спиной или ревностно прижать к гулко бьющемуся сердцу… Показать стоящему перед нами бездушному Палачу, что я скорее сдохну, чем позволю ему к ней приблизиться и прикоснуться хотя бы пальцем. А в итоге, меня лишили даже этого.

Мало того, что этот говнюк с чужой помощью уложил меня в больничную койку, превратив в полуживой труп, так теперь еще и устраивает свое победоносное шествие в идеально подгаданный для этого момент. А заявиться так же, когда я мог еще стоять на ногах без чужой помощи кишка оказалась тонка?

— Что ты здесь делаешь?

Странно уже то, что он не приказал своим молодчикам сломать мне челюсть, а не одну только руку, поскольку рассеченные и от этого опухшие губы мне совершенно не мешали что-то говорить, как и не скрывать в своем охрипшем голосе нотки разрастающегося бешенства вместе с совершенно ничем неприкрытым презрением.

— Странный вопрос, особенно, если брать во внимание тот факт, что ты вроде как числишься по многим документам моим единокровным сыном.

Знал бы он сейчас, как меня от сего факта выворачивало, и как страстно я мечтал вычеркнуть из своей крови связывающие нас гены и ДНК… Хотя нет… Сильней всего меня корежило в эти мгновения от звучания его надменно спокойного голоса и абсолютно бесчувственного взгляда. Будто и вправду смотришь в лицо собственного убийцы, привыкшего воспринимать человеческие жизни не более чем за комариные. И этот человек (боюсь слово "человек" тут совершенно неуместно) называет себя моим отцом? Да тут любой усомнится в его родительских чувствах, только взглянув на него.