– А, я просто думала, из-за того, что ты такой…

– Кретин?

Она поворачивает голову, щурясь на него. Тут серо и тускло с вкраплениями оранжевого, желтого и красного с улицы внизу. Веснушки на его носу сливаются воедино.

– Я хотела сказать «нью-йоркский пурист».

Первая затяжка жжет, задерживаясь в груди. Она делала это только один раз – ей предложили на вечеринке, а она отчаянно пыталась притворяться, что знает, как это делать, – но она повторяет за Уэсом и держит дым несколько долгих секунд, прежде чем выпустить его через нос. Все вроде проходит гладко, пока она не проводит следующие двадцать секунд, кашляя в локоть.

– Я переехал сюда в восемнадцать, – говорит Уэс, когда Огаст заканчивает, милосердно не комментируя ее неспособность справиться с затяжкой. – И мои родители, по сути, отрезали меня от родословного древа год спустя, когда поняли, что я не собираюсь возвращаться в архитектурную школу. Но у меня все еще был этот сраный, вонючий, дорогущий, кошмарный город.

Последнюю часть он произносит с улыбкой.

– Да, – говорит Огаст. – Майла и Нико это… упоминали.

Уэс сосет косяк, на котором загорается огонек.

– Ага.

– Моя… моя мама. Ее родители были безумно богатыми. Много ожиданий. И они, по сути, тоже притворялись, что ее не существует. Но в этом есть и вина моей матери.

– Как так? – говорит Уэс, стряхивая пепел и передавая ей косяк.

Огаст удается удержать вторую затяжку подольше. Она ощущает своим лицом, как она распространяется по коже.

– Она всю жизнь говорила мне, что ее семья не хотела иметь со мной ничего общего, поэтому у меня никогда по-настоящему не было семьи. А пару недель назад я узнала, что это все неправда, и теперь они мертвы, так что…

Она не упоминает сына, которого они забыли, или письма, которые они перехватывали. Сейчас она понимает, что не хотела бы иметь ничего общего с семьей мамы, даже если бы она знала, что они о ней заботились. Но она дочь Сюзетт Лэндри, а значит, она не умеет бросать всякую хрень.

– Поэтому ты с ней не разговариваешь? – спрашивает Уэс.

Огаст переводит взгляд обратно на него.

– Откуда ты знаешь, что я с ней не разговариваю?

– Довольно легко заметить, когда человек по другую сторону от твоей стены перестает громко разговаривать по телефону со своей мамой каждое утро в сраную рань.

Огаст морщится.