Огаст приехала в Нью-Йорк почти год назад одна. Она не знала ни души. Она должна была пробиваться, как всегда и делала, зарываться в серость. Сегодня, под неоновым светом бара, под мышкой Нико, с пальцами Майлы, просунутыми под ее ремень, она едва ли знает, как это ощущение называется.

– Ты хорошо поступила, – говорит ей Нико. Когда она смотрит на него, на его губах забавная улыбка, та, которая у него бывает, когда он знает то, чего не должен. Она опускает голову.

– Не понимаю, о чем ты.

Джерри притаскивает с кухни ящик из-под картошки, и Билли встает на него, поднимая целую бутылку вина.

– Все, что я хотел в жизни, – говорит Билли, – это сохранить семейный бизнес. И это было нелегко, учитывая то, как тут все менялось. Мои родители вложили в это место все, что у них было. Я делал домашку за этим баром. – Он указывает на стойку, и все смеются. – Я встретил жену за этим столиком. – Он указывает на задний угол зала, где на сиденье треснул винил, а одна сторона стола слишком сильно покосилась. Огаст всегда задавалась вопросом, почему его не заменили. – Тут мы праздновали первый день рождения моей дочери – Джерри, ты испек гребаный торт, помнишь? И он был ужасным. – Джерри смеется и показывает ему средний палец, и Билли хохочет так громко, что зал дрожит. – В общем, – говорит он, трезвея. – Я просто… я так счастлив, что у меня это остается. И что у меня есть люди, которым я доверяю. – Он наклоняет голову в сторону Люси, Джерри и Уинфилда, обнимающихся у стола. – Люди, которых я люблю. Поэтому я хочу поднять тост. – Он поднимает бутылку, и по всему ресторану люди поднимают кофейные кружки, стаканы для сока и одноразовые стаканчики. – За «Блинный дом Блинного Билли», обслуживающий хороших жителей Бруклина уже почти сорок пять лет. Когда моя мама открыла это место, она сказала мне: «Сынок, ты должен сам создать себе свое место». Поэтому – за свое место.

Все поддерживают, громко, счастливо и немного затуманенно, и звук заполняет зал до самых краев, несется над столами, липким кухонным полом и фотографией сбоку от двери мужского туалета с первого дня, когда «Билли» накормил район.

Ровно в тот момент, как Билли делает глоток, открывается входная дверь.

Зал слишком занят поглощением шампанского, чтобы это заметить, но когда Огаст бросает взгляд туда с другого конца помещения, то видит стоящую у двери девушку.

Она выглядит потерянной, немного шокированной, нетвердо стоящей на ногах. Ее волосы чернильно-черные и короткие, зачесаны назад, а щеки раскраснелись от ноябрьского холода.