– Не бойся, я им не скажу. Я слышала, как они тебя били, и я их ненавижу! Особенно, папу. Он плохой!

Наверное, надо что-то ответить, но я не могу, горло перехватывает, а внутри начинает гореть. Задрожав, притягиваю сестренку к себе и, уткнувшись в ее мягкие словно пух волосы, целую со слезами.

– Спасибо, малыш, ты самая лучшая сестра на свете. Только, пожалуйста, сохрани наш секрет, иначе этот ребеночек умрет.

Каролинка энергично кивает и целует меня в ответ.

– Я никому не скажу. – обещает она и тут же ее глазки загораются любопытством. – А можно потрогать?

Я снова плачу, когда маленькая ладошка касается моего живот, и из сестры, как из рога изобилия начинают сыпаться вопросы и восторги:" А я буду тетей? А это мальчик или девочка? А как он помещается в животике? А как мы его назовем? А у тебя уже есть молочко? А почему еще нету?" И так до бесконечности, но я была счастлива разделить эту радость именно с ней, потому что она – единственный человек, который любит меня чистой, незамутненной любовью, хоть я и понимала, что она может проговориться в любой момент.

Но сестра держалась. Прибегала украдкой ко мне в комнату, целовала мой живот и просила, чтобы я непременно родила девочку, и она могла заплетать ей косички, да красить ногти. Уже сейчас  она готова была подарить свою любимую Барби – Лабель, и львенка Симбу, потому что у ее племянницы должны быть самые классные игрушки.

В такие моменты я не могла сдержать слез. В этом аду любой проблеск доброты и заботы был подобен для меня чуду. Сестра и мой малыш – единственное, что каждый день поднимало меня с кровати и придавало смысл моей, замкнувшейся в четырех стенах и неугасающей боли, жизни.

Мама по-прежнему молчала и старалась меня избегать, словно все наладилось – раз прекратились побои. Но я-то знала, что это не так, иначе меня бы не держали взаперти под неустанным контролем, да и обещание Елисеева висело Дамокловым мечом над моей головой.

И в одно майское утро этот меч с размаху опустился мне на голову.

– Подготовься, завтра мы летим в столицу на благотворительный вечер, – объявил Можайский за завтраком. – Проведешь его в компании Владислава. Будешь улыбаться ему, слегка строить глазки и с открытым ртом слушать. И чтоб все видели, что ты очарована и между вами что-то проскочило! Не хочу потом досужих домыслов, когда поедешь с ним отдыхать. Поняла меня?

– Поняла, – прохрипела я помертвевшим голосом и перевела беспомощный взгляд на маму.

 Жанна Борисовна отвела взгляд и поджала губы, давая понять, что присутствовать на этом вечере мне так или иначе придется.