– И зачем нам, в самом деле, ехать в Чикаго, Бенни? – спросил Элвин. – Вы можете пожениться в Нью-Йорке.

– У нас нет концерта в Нью-Йорке, – ответил я.

– Может, нам вообще пока не петь? И прекратить выступать, хотя бы на время? – предложил Элвин.

Это был не тот Элвин, которого я знал.

– Нет. Нельзя, – сказал я. – Мы прекратим… и на нас можно будет поставить крест. Это будет конец…

Мы снова замолчали, уставившись в окна, но не видя ничего, кроме собственных тревог и опасений.

– Когда же все это закончится? – тихо спросила Эстер.

Думаю, это был риторический вопрос, но Мани не оставил его без ответа:

– Это никогда не закончится. Я вам пытался это втолковать, но вы не желали меня слушать, – как всегда, не преминул обвинить он всех скопом.

– Не понимаю почему? Если мы не будем петь… все закончится. Разве мы не этого хотим? – не угомонился Ли Отис.

– Почему ты так давишь, Бенни? Чего ты добиваешься? – присоединилась к хору братьев Эстер. – Подожди хотя бы, пока ты… окончательно не поправишься.

– Потому что чем известнее мы станем… чем известнее я сделаю вас… тем лучше. Известность – гарантия нашей безопасности, – сказал я.

Я повторял эти слова так много раз, что они стали мантрой. Но в них не верили больше ни я, ни ребята.

– Не думаю, что это про нас, Ламент, – сказал Мани. – Это про вас.

Я не мог больше этого выносить. Не мог дышать. Я перестал что-либо видеть. И внезапно перестал контролировать свои эмоции.

– А ну, остановись, Мани, – грубо потребовал я.

– Вам опять плохо? – ошарашенно спросил парень.

– Бенни? – прикоснулась к моей ноге Эстер.

Я отпрянул, и она отдернула руку так, словно я ее ударил. Мне сделалось совсем невмоготу; вода ручьями заструилась из оплывших глаз и просочилась сквозь повязку на носу. Мне не хотелось, чтобы это видела Эстер.

– Пожалуйста, Мани, останови. Дай мне выйти.