— Если бы она была жива, уж поверьте, я бы и вас не знала. Держалась бы от вашей расхваленной семейки как можно дальше. Касаемо моего выбора — как-то ведь мама смерилась с Максимом. Чем он лучше Лёшки? Ах, да, — вошла в раж, не обращая внимания на хищный прищур, адреналинило меня не то слово, — вы же у нас бизнесмены, да? Чистые, с незапятнанной репутацией. Конечно, куда уж некоторым. — Открыто начало потряхивать. И от подкравшейся обиды, и от осознания, что нарушила данное Гончарову обещание вести себя смиренно и не лезть на амбразуру голой грудью. — И раз уж речь зашла о выборе, то не вы ли ещё недавно грозились выдать меня за первого встречного, а Вика — так вообще, уже и по рукам успела ударить с Турским. Только хренушки, ясно? Мне давно восемнадцать и я в праве сама решать, с кем построить свое будущее.

— И как давно вы… вместе? — выбил почву из-под ног прямым текстом.

Что? Я ему о чем, а он… Меня хоть слушали?

— Какая разница, — нервно стиснула вспотевшие ладони.

— Большая. Я хочу знать, как долго он пользовался тобой, глядя мне в глаза.

— Пользовался? — не поверила своим ушам.

— Да, у вас это принято называть по-другому, — ответил, оголяя не только нервы, но и душу. Я поняла. И так унизительно это прозвучало, словно я бестолковая дура, которой только то и можно, что "пользоваться".

— Вас. Это. Не. Касается, — отчеканила, подавшись вперёд.

— Ошибаешься. Ещё как касается. Есть такое понятие, как неприкосновенность, — произнес холодно, вынуждая меня обреченно прикрыть глаза. — Гончаров прекрасно знал о ней. Милая, — смягчил тон, приблизившись, и поддел пальцами мой подбородок. Я шмыгнула носом, борясь с подступившими слезами. Может, ещё не всё потеряно и я смогу вразумить его. Не зря же Лёшка говорил, что Скибинский не желает мне зла. — Скажи, он… может… Чёрт! — выругался, отступив назад. — Я ни за что не поверю, что ты могла с ним…

— Что?! — шарахнулась в сторону, едва не упав, чувствуя, как по спине побежала ледяная дрожь. Похоже, моя попытка достучаться, с треском провалилась. Стало страшно. Скибинский не просто дедуля, тщательно следовавший установленным правилам, он ещё и занимал высокий пост в определенных кругах. У такого если западет планка — всё, сушите вёсла. Уничтожит одним махом. — Вы… — это какой-то сюр. Разбудите меня, потому что более ужасного кошмара я ещё не видела. — Да я люблю его, слышите! Я знаю его четырнадцать лет. Выслушайте меня, пожалуйста, всё не так…

Меня перебили.

— Какая любовь? — вскинул руки вверх Павел Олегович, а потом резко опустил вниз, ударив себя по бедрам. — Я тебя умоляю! Я Гончарова взял к себе не для того, чтобы он спал с тобой! Он убийца, Влада. УБИЙЦА. Не спорю, он профессионал и ему нет равных не только в стрельбе, но у него нет ничего святого за спиной. НИЧЕГО! Понимаешь? Нет? Это нихрена не романтика. Это жестокая реальность. А ты, — ткнул в меня скрюченным пальцем, — ещё и себя ставишь под удар.