– Совсем охренел! – опешив от его слов, Эванс вывернулась из сладких и удушающих пут полоза, свившего вокруг нее кольцо из рук.

Со злостью ударив Лиама наотмашь по лицу, поднявшись на ноги, Эванс скрылась за дверью в ванную, захлопнув ее. Оказавшись в тесном пространстве, девушка съехала спиной по двери и села на пол, притягивая колени к лицу. Горячие слезы выступили на веках и грозили вот-вот пролиться по обветренным щекам.

Лиам почувствовал во рту тягучий кисло-соленый привкус, и, сглатывая выступившую кровь из разбитой губы, подполз к двери, схватившись за ручку, безуспешно теребя ее.

– Ми, милая, открой дверь, давай поговорим, – теперь в его голосе никакой притворной нежности, тон сменился на почти приказной и пугал ее до чертиков. Лиам оказался неожиданно настойчив и упорно дергал на себя дверную ручку, грозя выдернуть из двери, и, что самое страшное, ему это было по силам.

– Свали нахрен, Ларссон! Свали, тебе не впервой! – силясь чтобы не разреветься, сдерживалась она, сдавлено и глухо отвечая.

– Что ты такое говоришь, не придумывай, малыш, открой дверь, – слова были теплыми и успокаивающими, но ядовитое шипение полоза проедало даже ее гнев и обиду.

В тоне Лиама не осталось и намека на мягкость и осторожность. Он настойчиво скребся в облупившееся дерево с рытвинами осыпавшегося лака, и продолжал пускать пыль в глаза, сверкая чешуей на солнце, ослепляя, одурманивая, выдавая желаемое за действительное, подчиняя и ломая волю. Все в лучших семейных традициях Ларссонов, за фамильную честь которых в этом поколении точно уже можно было не переживать. Не сумев уговорить девушку по-хорошему, Лиам продолжил по-своему:

– Представь, как же это должно быть здорово, – он сел на пол и мечтательно прикрыл глаза, по шмыганью носом за дверью точно определив ее местоположение. – Неужели ты не хочешь даже попытаться, м? – его тихое и убаюкивающее шипение просочилось сквозь дверную щель вместе с запахом ацетона, давя ей на голову. Вворачивалось сверлом, попутно отравляя разум и убивая логику.

Эванс зажмурилась, уткнувшись лбом в колени. От этих слов будто спиртом брызнули на открытую рану, которая засаднила и задрала, заставив мучиться от дикой и душераздирающей боли, свернувшейся где-то в груди.

– Пошел вон! – вначале крикнув, а затем, уже осознав смысл своих слов, Эванс засмеялась сквозь слезы, льющиеся по щекам. Так долго она ждала этих слов, а когда услышала, они уже стали не нужны.

Дерево двери с облупившимся от времени старым лаком впивалось в спину сквозь ткань черной майки, когда девушка сползала на холодный кафельный пол, и хохотала сквозь слезы, лежа на нем, а Ларссон не унимался: