– Я послал счет на ваше имя на замену стекла и оконной рамы, – Эванс сверлил Адама темными свинцовыми глазами, а тот только глубоко вдыхал и выдыхал, раздувая ноздри от недовольства, и не удостоил гостя ответом.

Грегори перевел на сына вопросительный взгляд, поправляя очки кончиками пальцев, но его первенец по обыкновению молчал, расправив плечи и вздернув подбородок. Начав чувствовать лишним в их молчаливом противостоянии, Грегори не стал дожидаться разъяснений от Адама, зная, что их точно не последует в виду щепетильности обстоятельств произошедшего. Ведь джентльмены, как известно, не обсуждают своих побед, особенно со старшими братьями побежденных.

– Хотелось бы, чтобы мастер закончил до Рождества. Сквозняки, знаете ли. Мало ли кто залезет в окно к одинокой девушке, – раздраженный Эванс цедил слова сквозь зубы, а взгляд галенитовых глаз придавливал и давил до хруста костей.

– Я отдам распоряжения, чтобы устранили неполадки, мистер Эванс, – Грегори мастерски гасил конфликт на корню. – С окном в вашей квартире все будет в порядке. Как жена, Ашер? – учтиво поинтересовался пожилой мужчина, уводя разговор о порче имущества своим потомством в сторону семьи Эванса.

– Чудно. Благодарю. Спасибо, – холодно, лаконично и по этикету отвечал Эванс, отрывисто произнося каждое слово.

Неуместно вежливый тон Ашера нагнетал атмосферу сильнее, чем когда тот матерился, на чем свет стоит. И объяснение причин не оставило себя долго ждать.

– Боюсь, мне придется вас покинуть, господа, – подозрительно мягко продолжил он, и медленно двинулся к столу. – Работа, знаете ли… – задумчиво протянул Ашер и посмотрел в окно на пасмурное серое небо с просветами из белых облаков, смотревшимися клочками белой ваты, брошенной в горстку серой золы.

– Работа – не волк, – обтекаемо, но с подтекстом напомнил Грегори и изучал Эванса взглядом, пока тот загадочно молчал, сильно напоминая при этом Шарлотту, обдумывающую каждый свой последующий ход в шахматной партии.

Это не могло не настораживать Грегори. Чересчур сильно Эванс сейчас напоминал свою мать, старательно пудрившую всем мозги и разыгравшую трагикомедию со своим сумасшествием. Она все поняла в тот момент, когда Грегори перешагнул порог лечебницы Санспринг. Это был конец ее партии, конец ее Гамбита. Ее жизнь в обмен на жизнь ее близких. Настал черед следующего по старшинству члена семьи Эванс делать ответный ход, когда первый обманный маневр не до конца сработал. Кельт же продолжал пребывать в задумчивом молчании, уставившись на унылый в отсутствии снега зимний пейзаж за окном, и изучал взглядом немногочисленные белые пятна на сером небосводе.