– Где мы проведем черту? Дело не только в том, что мы говорим в интервью. Что, если люди начнут задаваться вопросом, почему у нас нет девушек, и заставят нас притворяться, что они есть, чтобы развеять слухи? Что, если один из нас заболеет, а другого не пустят к нам в больницу без всей группы, потому что люди будут задавать вопросы? Это на многое повлияет, Зак.

– О.

Он затихает, его брови нахмурены. Я не могу понять его выражение.

Боже мой. Это как тогда, когда Зак признался группе? Он просто идет у всех на поводу?

– Ты… не хочешь публичности?

– Нет, дело не в этом. Я просто не думал, насколько это важно, если мы не признаемся.

– Если ты не хочешь публичности, это другое. Ты же понимаешь это, так?

– Да, абсолютно. Просто… забудь. Я не думал обо всем, что ты сейчас назвал. Ты прав.

Я изучаю его.

– Ты уверен?

– Уверен. – Он сжимает мою руку. – Тогда, надеюсь, мы справимся.

Кажется, что-то не так. Зак отстранен, и я не могу точно сказать, соглашается ли он со мной, потому что он согласен со мной или потому что знает, что я хочу, чтобы он согласился со мной. В отношении чего-то такого монументального меня беспокоит мысль о том, что он не чувствует, что может выразить свое собственное мнение. Он должен знать, что это единственная область, где он не может просто согласиться со всеми остальными, чтобы сохранить мир и положить этому конец, верно?

Нахмурившись, я беру телефон и нахожу поток сообщений от мамы и Джона.

Мама: Мама ждет. Почему ты не отвечаешь? Привет? Я вижу, что ты онлайн. Хорошо, теперь оффлайн. Думаю, тебе не нравится мое новое платье, ха-ха! Знаешь, Рубен, мы можем поговорить о чем-то, что не связано с тобой. Может быть, в следующий раз, когда ты захочешь поговорить, я буду слишком занята для тебя!

Мама: Мама ждет.

Почему ты не отвечаешь?

Привет? Я вижу, что ты онлайн.