– Прости, – прошептала она жалобно. – Я так виновата!

Огонек единственной свечи вдруг задрожал – в воздухе повеяло сквозняком. Дверь.

Белла обернулась через плечо и вскрикнула. Сердце испуганно вздрогнуло. Там стоял Лахлан, загораживая дверной проем, смутно различимый в полумраке, будто устрашающего вида привидение в черной коже и стали. Из-под носовой пластины на нее пристально смотрели зеленые глаза.

Белла инстинктивно села, поджав ноги, спиной прижимаясь к стене. Как будто это могло ее защитить!

– Как… – начала Белла и замолчала: ее давно не удивляла его способность уходить из-под стражи.

Лахлан поднес палец к губам, закрыл за собой дверь и в два шага пересек камеру. Белла задержала дыхание, гадая, как он намерен поступить. Какие ужасные вещи он тогда говорил! Какую ненависть она видела в его взгляде! Но сейчас он обнял ее и крепко прижал к груди, обхватив ладонью затылок.

– Господи, Белла, ты цела?

Ее смутило его волнение, и она немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я думала, что ты меня ненавидишь.

Он улыбнулся и нежно погладил ее щеку, отчего сердце Беллы болезненно сжалось.

– Я хотел тебя защитить: надеялся – если поверят, что я на тебя зол, – что не попытаются воспользоваться тобой, чтобы развязать мне язык.

Она в ужасе ахнула, догадавшись, что он имеет в виду.

– Ты был очень убедителен.

Рассмеявшись, Лахлан легонько коснулся ее губ своими.

– Прости.

От ее самообладания не осталось и следа.

– Господи, Лахлан! Ты просишь прощения! За что? Виновата только я одна. Я сказала, что никогда тебя не предам, но ты был прав: предать способен каждый.

Он коснулся ее подбородка, заставив поднять голову.

– Я совершил ошибку: упростил до черного и белого. То, что сделала ты, нельзя назвать предательством. Тебя поставили перед страшным выбором, и ты выбрала меньшее из зол.

– Мне сказали, что Джоан посадят в клетку, – со слезами проговорила Белла. – Я же не могла этого допустить! Нельзя, чтобы они посадили мою девочку…