Каролина носила на груди медальон на тонком шелковом шнурке. Миссис Прайер давно обратила внимание на блестящую золотую вещицу, но никак не могла ее разглядеть. Больная никогда не расставалась с медальоном: будучи одетой, она прятала его на груди под платьем, а в постели крепко сжимала в руке. В тот вторник после обеда Каролина погрузилась в сон, больше похожий на летаргию: порой он помогал ей коротать бесконечные дни. Погода была жаркая, больная беспокойно ворочалась, и одеяло чуть сбилось. Миссис Прайер наклонилась, чтобы поправить его. Маленькая слабая ладонь Каролины безжизненно покоилась на груди, прикрывая свое сокровище. Тоненькие, полупрозрачные пальчики разжались во сне. Миссис Прайер осторожно потянула за шнурок, вытащила крошечный медальон и откинула крышечку. Медальон был совсем маленький, тонкий и вполне соответствовал своему содержимому: прядке черных волос, таких коротких и жестких, что их явно срезали не с женской головы.

Неловкое движение натянуло шелковый шнурок. Каролина вздрогнула и проснулась. Последнее время она долго собиралась с мыслями, когда просыпалась, ее взгляд слегка туманился. Каролина приподнялась, словно от ужаса, и воскликнула:

– Не забирай его у меня, Роберт! Пожалуйста! Это мое единственное утешение, позволь мне сохранить его. Я никому не говорила, чьи это волосы, никому не показывала…

Миссис Прайер уже скрылась за пологом. Сев в глубокое кресло у постели, она вжалась в него, чтобы ее не заметили. Каролина оглядела комнату и подумала, что в ней никого нет. Спутанные мысли постепенно прояснялись, возвращались на берег разума усталыми птицами и складывали ослабевшие крылья. В комнате царила тишина, и Каролина подумала будто она одна. Она еще не пришла в себя: наверное, самообладание и сила воли покинули ее, а может, тот мир, где живут сильные и успешные, уже ускользал от нее навсегда. Так, по крайней мере, ей часто казалось в последнее время. Каролина никогда не размышляла вслух, пока не заболела, но теперь слова невольно срывались с ее губ:

«Ах, если бы еще хоть раз увидеть его до того, как все закончится! Кто знает – вдруг Небеса ответят на мою мольбу? Господь, пошли мне это последнее утешение перед смертью! Но он не узнает, что я больна, пока не умру, и придет только тогда, когда я уже буду лежать в гробу, застывшая, бесчувственная и неподвижная. Что ощутит моя душа, покинувшая тело? Увидит ли она, узнает ли, что случится с ее былым пристанищем? Могут ли духи как-то общаться с людьми из плоти крови? Могут ли мертвые навещать тех, кого покинули? Может ли дух воплотиться в стихии? Помогут ли мне ветер, вода или огонь вновь вернуться к Муру? Прошлой ночью я слушала песнь ветра, в которой почти различала слова, – неужели она ничего не значит? Или он, рыдая, стучится в окно, словно предвещая беду? Неужели его ничто не мучает, неужели в ветре нет души? Той ночью я расслышала его печальные слова, и могла бы записать их, да только испугалась и не посмела в тусклом свете ночника встать за карандашом и бумагой.