– Как это произошло, мама?

– Я отдала тебя еще совсем маленькой, потому что ты была прехорошенькой, а я боялась твоей красоты, она казалась мне клеймом порока. Мне прислали твой портрет, который сделали, когда тебе исполнилось восемь лет, и он подтвердил мои опасения. Если бы на нем была загорелая деревенская девчушка – обычный неуклюжий ребенок с грубоватыми чертами лица, – я бы немедленно потребовала, чтобы тебя вернули. Но тогда под посеребренной бумагой я увидела изящный, полный аристократизма цветок. «Я – маленькая леди», – словно говорила каждая твоя черточка. Совсем недавно я была рабыней некоего джентльмена и вырвалась из рабства раздавленной, сломленной, умирающей от боли и обид, и не решилась впустить в свою жизнь еще более прелестное и утонченное существо, в котором текла его кровь. Маленькая очаровательная леди ввергла меня в ужас, от ее врожденного изящества у меня застыла кровь. За всю жизнь мне не довелось встретить человека, в котором красота сочеталась бы с правдивостью, скромностью и благонравием. «Такое совершенное и прекрасное тело, – рассуждала я, – наверняка скрывает порочную и жестокую душу». Я почти не верила, что воспитание сумеет исправить врожденную порочность и злобу; вернее, осознавала, что я ничего не смогу с этим сделать. Ах, Каролина, тогда у меня не хватило смелости забрать тебя к себе, и я оставила тебя у твоего дяди. Мистер Мэтьюсон Хелстоун, как я знала, был человеком суровым, однако справедливым. Он вместе со всем осудил мое странное, не свойственное любящей матери решение, но я того заслуживала.

– Мама, а почему ты назвалась миссис Прайер?

– Это девичья фамилия моей матери. Я взяла ее, чтобы жить спокойно и без боязни. Имя мужа слишком живо напоминало мне о семейной жизни, я не могла этого вынести. Кроме того, мне угрожали, что насильно вернут в прежнее рабство, хотя я скорее легла бы в гроб, чем на супружеское ложе, и предпочла бы могилу дому твоего отца. Новое имя спрятало меня. Под его защитой я вернулась к своему прежнему учительскому занятию. Сначала оно едва давало мне средства к существованию, но каким же сладким был голод, когда я обрела покой! Какой надежной казалась темная и холодная лачуга с незажженным очагом, ведь зловещие отблески страха не отбрасывали багряные тени на ее стены! Каким безмятежным было мое одиночество, когда я больше не боялась ни жестокости, ни порока!

– Но, мама, ты же бывала в этих местах! Почему тебя никто не узнал, когда ты вернулась сюда вместе с мисс Килдар?

– Я ненадолго заезжала сюда перед свадьбой лет двадцать назад, но выглядела тогда совсем по-другому. Я была стройной, почти такой же стройной, как моя дочь сейчас. Но все во мне изменилось – осанка, черты лица, прическа, одежда. Вряд ли ты сможешь представить меня тоненькой юной девушкой в легком платье из белого муслина, с обнаженными руками в браслетах, с бусами на шее и с прической в греческом стиле.