Все это время казалось, что мать и дочь остались одни на свете. Был конец августа, погода стояла ясная, точнее – сухая и пыльная, потому что весь месяц с востока дул иссушающий ветер. В небе – ни облачка, но в воздухе висела белесая дымка, которая словно отнимала у неба голубизну, у зелени – свежесть, а у солнечного цвета – сияние. Почти все жители Брайрфилда разъехались. Мисс Килдар с родственниками направилась к морю; там же отдыхало семейство миссис Йорк. Мистер Холл и Луи Мур, быстро нашедшие общий язык, чему, видимо, способствовало сходство во взглядах и характерах, двинулись пешком на север, к Озерам. Даже Гортензии, которая охотно бы осталась дома, чтобы помочь миссис Прайер выхаживать Каролину, пришлось уступить просьбам мисс Манн и поехать с ней в Уормвуд-Уэллс, где та надеялась получить облегчение своих недугов, которые усилились от нездоровой погоды. Не в характере Гортензии было отказывать в просьбе, когда обращались к ее доброте и одновременно льстили самолюбию, признавая, что без присутствия мисс Мур никак не обойтись. Что же касается Роберта, то из Бирмингема он выехал в Лондон и до сих пор не вернулся.

Пока дыхание азиатских пустынь иссушало губы и горячило кровь Каролины, ее телесное исцеление не поспевало за быстро возвращавшимся душевным спокойствием, и все же настал день, когда ветер перестал с рыданиями биться в восточную стену дома и стучать в церковные окна. На западе возникло крохотное, размером с ладонь, облачко; вихрь погнал его дальше, растянул по всему небу, и несколько дней подряд грохотали грозы и шли проливные дожди. Когда они закончились, выглянуло радостное солнце, небо вновь стало лазурным, а земля зазеленела. Синюшный болезненный оттенок исчез с лица природы, и холмы, освобожденные от белесой малярийной дымки, четко высились на полукруге горизонта.

Наконец-то юность Каролины и заботы ее матери взяли свое. Благодаря им и благословенному чистому западному ветру, который ласково дышал в постоянно открытое окошко, еще недавно угасавшие силы больной пробудились. В конце концов миссис Прайер поняла, что теперь можно надеяться: началось настоящее выздоровление. И дело было не только в том, что улыбка Каролины стала ярче, а настроение значительно улучшилось. Главное – с лица, из глаз исчезло особенное, ужасное и неизъяснимое выражение, которое знакомо любому, кто дежурил у постели тяжелобольного. Задолго до того, как заострившееся личико Каролины стало округляться, а щечки и губы вновь зарумянились, в ней произошла другая, едва заметная перемена: она словно смягчилась и оттаяла. Вместо мраморной маски и остекленевшего взгляда миссис Прайер видела на подушке лицо пусть бледное и исхудалое, зато совсем не страшное, поскольку теперь это было лицо живой, хотя и больной девушки.