Они смотрели друг на друга упрямо. На десять секунд воздух кристаллизовался. Даже пьяные фигуры замерли. Лишь глаза бегали по кругу. Все осматривали друг друга. Карина не чувствовала собственных ног, впрочем, ничего в себе не чувствовала. Только пульсирующий жар ненависти, неизвестно откуда взявшейся.

— Заебали, — процедил Зайкин. — Не хочу я с вами разговаривать.

— Ну, тише, тише, — желтоглазый медленно махал рукой, как опахалом. — Мы ж с миром пришли. Пошутили просто. Как в старые добрые.

Карина нахмурилась. Поняла уже, что все пятеро учились с ним в школе. И, видимо, как-то все их судьбы переплелись на том выпускном.

— Нихуя не старые и не добрые, — огрызался Зайкин, держа нож наготове. — Че надо от меня еще?

— Прощение, — выдохнул желтоглазый и глотнул из горла. Непропорционально здоровый кадык задвигался на хилой шее. — Лине нужно твое прощение.

Зайкин хмыкнул в сторону.

— А у Олега она его попросить не хочет? Он, даже если бы хотел, уже никак не сможет ее простить. Это ее не мучает?

Тот опустил голову и закивал. Сделал еще глоток и выдохнул.

— Ты не понимаешь, она на наркоту подсела. У нее из-за тебя крыша едет.

Карина слушала и не верила. Лина вела себя не всегда адекватно, может быть, но выглядела совсем иначе, создавала впечатление успешной и самоуверенной девушки. Только пространный взгляд немного смущал.

— Я здесь причем? — Зайкин звучал хладнокровно. — Меня вообще не ебет, что с ней будет.

Карина от него не ожидала, но понимала, что такое ненависть. Она испытывала сопоставимую злость к Луковскому, который ее унизил. В минуты накрывавшего гнева желала ему самой лихой смерти и даже упивалась этим чувством. Оно было гораздо сильнее любви, потому что проще. На ненависть требовалась гораздо меньше ресурсов. Она как будто всегда в ней была в избытке, а любовь приходилось вырабатывать.

— Один передоз у нее уже был, еле откачали, — желтоглазый провел ладонью по лицу и выдавил жалостливо. — Это ведь не особо ее вина…

— Скорее, не только ее, — Зайкин оглядел всех пятерых. — А вы даже прощения не просите.

Девушка переводила сосредоточенный взгляд с одного на другого. Остальные четверо дружков тупили лица в землю, шатались и ерзали.

— А смысл? — первый поднял лицо на Зайкина, смотрел с раскаянием, замутненным нетрезвостью. — Будто ты простишь.

В голосе даже звучала обида. Осунувшееся лицо стало жалким, выжатым как будто. Он явно тоже злоупотреблял, если не наркотиками, то алкоголем.

— Оля мне вообще в рожу плюнула, — еще два больших глотка виски заглушили его страдание.