На этом моменте я смеюсь, не удержавшись.

– А чему ты удивляешься? Нужно думать на перспективу. Мы не вечны, и вам останется неплохое наследство.

– Уж очень я сомневаюсь, что дядя Коля оставит мне наследство, при всем моем уважении к нему и благодарности. А у тебя вроде бы ничего нет своего собственного, если не ошибаюсь?

Она фыркает, собираясь вновь завести песню, что для дяди Коли мы все одинаково любимые.

Я подаюсь вперед, говорю резче:

– Мама, помоги мне. Нужно выиграть время, решить вопрос с работой, деньгами, башкой моей самовоспламеняющейся. Ты ведь знаешь, что эта квартира в ипотеке. Папа деньги дал, но я почти всё на операции спустил, только на первый взнос оставил. Руки, шея – это состояние целое. Я ж обожженный весь был, ты помнишь, хоть в мешке с прорезями для глаз ходи. Какие, на хрен, деньги? Ты о чем вообще? Вера знает, что кроме долгов, мне ей и предложить разделить-то нечего.

Она трет лицо, выглядит усталой. Я одеваюсь, хожу по кухне, наливаю ей чай, сервирую стол, нарезаю чизкейк, который Вера вчера весь вечер ваяла. В шкафу отыскались еще несколько пирожных «макарон» с толстым слоем шоколада внутри – прям плитка зажата между половинками печенья. Очень вкусно. Вера без сладкого жить не может, и меня, кажется, уже подсадила на глюкозу.

– Непростая ситуация, сынок, но обещаю, что поговорю с дядей Колей, бабушками. Постараюсь смягчить и заступиться за вас. Только не ошибись. Твои промахи дорого обходятся. Ты импульсивен, склонен под воздействием момента принимать несвойственные твоей натуре решения. А в душе – добрый мальчик.

– Ты ведь не пытаешься снова намекнуть, что Чердак со мной заслуженно?

– Нет! Такого никто не заслуживает.

– Но по-прежнему думаешь, что я ее силком, да?

И мама понимает, о ком речь, уточнять не нужно.

– Я никогда так не думала.

– Лжешь.

И в этом упрекнуть ее сложно. Первое время после своего спасения, находясь в хаотичном, безотчетном бреду, я только и делал, что путано признавался в том, чего от меня ждал Чердак. Следователю обещал, что напишу чистосердечное, как только смогу. Но едва понял, что за правду жечь больше не станут, сразу передумал идти навстречу обвинению. Однако мама успела наслушаться. С тех пор лишь единожды мы поднимали эту тему. Я сказал, что секс с Настей был обоюдно желанным, а мама ответила, что для нее это не важно.

Как же, не важно.

Молчим, жуем бутерброды и сладости. Тот самый момент, чтобы упрекнуть ее за слив важной личной информации Кустову? Не хочется поднимать эту тему, но удержаться сложно.

– Как там Артём поживает? – спрашиваю.