Удар по печени – он такой, сука, коварный и сам по себе красноречивый, не оставляет особого разнообразия в вариантах.

– Да мне-то что? – снова веселится за мой счет мент со сломанной рукой и наспех склеенным гипсом. – Меня здесь нет. Как и тебя. Никто ничего не видел, все не при делах!

Понятия не имею, сколько времени торчу на этом крюке, подвешенным за руки. С освещением тут напряг, стены и пол – голый бетон, попорченный временем, сыростью и плесенью. Х*р его знает, для чего используются эти подвалы, другие клетки пусты. Не следственный изолятор, не отдел, не тюряга, скорее передержка для животных, судя по заржавевшим кормушкам у решеток. Куда отвозят моих ребят, которых упаковывают одновременно со мной тоже пока непонятно. Тая… В их же интересах, чтоб с ней обращались куда лучше, чем происходит в случае со мной. Нет, не убью. По крайней мере, не сразу. Не только руки и ноги переломаю, хребет вытащу и вокруг горла намотаю, если хоть пальцем тронули.

«Помнишь, ты говорил, чтобы я не будила в тебе чудовище, если не хочу его в тебе видеть? Правда в том, что я хотела его в тебе разбудить…» – проносится в памяти, вместе с мыслью о ней. Тогда я ничего не сказал ей на это. Не успел. Но у меня тоже есть своя правда на этот счет. И она заключается в том, что даже если милашка и тихоня не станет будить пресловутое чудовище, я – все равно оно самое, ничто другое. Зверею только от того, как представляю ее в компании вот таких же отморозков.

Это тоже помогает…

Очередной удар почти не чувствуется.

Вот бы еще просто колотили и хавальники свои больше не открывали. Жаль, не случается. Случается еще один из числа тех, кто привез меня в этот гадюшник. В отличие от калеки, он то появляется, то уходит, лениво расхаживая по коридорам, наблюдая за степенью моей «готовности» к подписанию тех самых упомянутых бумажонок. Правда, в этот раз молчанием не отличается.

– Орлову допросили. Как думаешь, насколько заливисто она запела? – интересуется елейно, останавливаясь на границе стальных прутьев. – Для той, кто знакома с тобой от силы месяц, – припечатывает, прищурившись. – И для той, кому пришлось выбирать между своим маленьким сыном и таким выблядком, как ты. Кровь на ее платье не ототрешь, она или тебя сдает, или вместе с тобой под следствие пойдет, так что ты уж не огорчайся на прокурорскую дочку, условия у нее не самые лучшие, – ухмыляется добродушно, пока мне прилетает еще один удар под дых.