– Жиль де Пейрак был развратным чудовищем – он довел до смерти собственную жену, поэтому вам следует выбросить из памяти все, что здесь произошло. Сейчас с вами все в порядке?

По-прежнему прижимаясь к его груди, Катриона подняла свое залитое слезами лицо, и Найл простонал:

– Боже, Катриона! Не смотрите на меня так! Я хоть и служитель Бога, но еще и мужчина, моя красавица!

– Тогда позвольте мне встать. Я чувствую, как вы весь дрожите. Ступайте отсюда, пока мы не наделали глупостей.

Неохотно он отпустил ее, и она натянула простыни, скрывая наготу. Хоть священники довольно часто и нарушали обет безбрачия, сам он до сих пор еще не испытывал мук соблазна. Прежде чем сделать окончательный выбор в пользу служения Господу, он имел дело лишь со шлюхами, поэтому никогда не жалел о том, что отказался от мирских радостей. Но сейчас?

Словно прочитав его мысли, Катриона заметила:

– Честные сомнения только укрепляют веру, святой отец. Спасибо, что избавили меня от этого чудовища, но теперь я хотела бы отдохнуть. Скоро рассветет, и я во что бы то ни стало должна отправиться в путь.

Он кивнул, но не двинулся с места, и тогда Кэт добавила:

– Вы сможете выслушать меня, перед тем как уеду? Думаю, будет лучше, чтобы все это осталось внутри семьи.

Обретя наконец голос, он сказал:

– Да. Приходите на рассвете в часовню. Я буду вас там ждать.

Преподобный поклонился и медленно покинул ее комнату, и тут же пришла Сюзан удостовериться, что все в порядке. Катриона благодарно улыбнулась ей и потрепала по руке.

– Все нормально. Спасибо, что дала знать Конеллу. Я очень надеялась, что вы меня услышите.

Сюзан покраснела.

– Я здесь ни при чем, это Мэй. Она спит очень чутко.

– Да благословит ее Бог! А теперь в постель, дитя мое, скоро утро.

Катриона дремала в темноте спальни, пока чутье не подсказало ей, что начало светать. Встав с постели, она оделась и прошла в часовню, где ее ждал преподобный Найл. Молодой священник выглядел собранным, хотя и казался несколько осунувшимся. Преклонив колена, Катриона вложила ладони в его руки и начала исповедоваться: сначала в мелких прегрешениях, а потом в грехе, который совершила с Генрихом Наваррским. Епитимия, которую священник наложил на нее, была незначительна, но, когда, отпуская грехи, прикасался к ее склоненной голове, пальцы его подрагивали. В этот момент она взглянула на него и с озорной смешинкой в изумрудных глазах сказала:

– А за ваши грехи, святой отец, вам полагается трижды прочитать «Ave» и столько же «Pater noster».

Найл Фиц-Лесли не смог удержаться от смеха.