— Я виноват перед тобой. Следовало бы давно рассказать. Но ты не из тех, кто…

— Что? Не из тех, кто поймет, простит и отпустит?

— Нет, Надя, ты из тех, кого страшно не хочется ранить. Ты нежная, милая… Я думал, что сам как-нибудь справлюсь.

— Господи, с чем справишься? С тем, что бросишь меня? Или бросишь ее? Ты спал с ней?

Ржевский приподнял брови от потока агрессии, наполнившей ее голос. Надя осеклась и похлопала себя по щекам:

— Во мне столько всего накопилось! Наверное, это не я сейчас говорю, а мои измученные нервы. Видишь, я уже пришла в себя и готова слушать совершенно спокойно.

— У меня никогда даже мысли не было бросать тебя! И нет, Надя, я с ней не… — Павел зажмурился, на лбу выступили капельки пота.

— Позвать врача? — испуганно прошептала Надя.

— Нет-нет, все хорошо… Только я начну с самого начала, ладно?

Чарушиной оставалось лишь кивнуть.

— Когда я тебя встретил, то понял, что такое настоящее счастье. Я не могу упустить эту важную вещь в своем рассказе, потому что на тот момент, как мне казалось, был глубоко и безнадежно отравлен жизнью, которую вел. А ты излечила меня, будто глоток живой воды.

Разумеется, любой женщине было бы приятно услышать подобное, но Надя, вдруг опять попав в омут тихого бархатного голоса Ржевского, специально впивалась ногтями в собственные ладони, чтобы не позволить себе окончательно утонуть в нем.

— Лиза… О ней ты хочешь услышать, — сказал он и поймал ее взгляд. — Мне сейчас трудно говорить об этом, я все еще пытаюсь осознать то, что произошло, и насколько я был глуп. Мы познакомились с ней в молодежном лагере. Это в…

— На Беглицкой косе.

— Да. Нам было по шестнадцать. Впервые попав на море, я полюбил его всей душой. Удивительное время. Впрочем, как и все в юности. Лиза поразила меня своей какой-то невероятной бесшабашностью, смехом и отношением ко всему. Я был довольно замкнут, а знакомство с ней дало мне толику иного восприятия жизни. Она… — Павел облизал губы и дернул шеей.

Наденька спохватилась и налила воды. Ржевский с благодарностью припал к краю стакана, пока она придерживала его голову.

— Она стала моей первой любовью и… в общем, первой, — его кадык несколько раз дернулся вверх-вниз.

Наденька замерла, широко раскрыв глаза.

— Потом я уехал. А адрес, который она мне дала, потерял. Да и школа началась. Но, понимаешь, я все равно переживал, думал о том, что она ждет от меня письма или звонка. Я чувствовал себя подлецом. Говорят, первая любовь не ржавеет. Но это не о том, что она может вернуться в самый неподходящий момент. Это о том, что в юности мы очень искренны и чисты. Там негде появиться ржавчине.