— Нет, Анри, не сегодня. Нам нужно поговорить. Если честно, я приехала спонтанно, просто села в такси и — вуаля! Надолго не задержусь: Антонэн расстроился, когда я уходила. Он опять упал и поранился.

— Что-то серьезное? — встревожился мужчина.

— Разбил лоб до крови и коленки. Спрыгнул с карусели!

— Настоящий сорвиголова твой Антонэн!

Элизабет уже хотела увести Анри в сторону оживленной улицы, когда из прачечной выскочил Луизон. Подросток лучезарно ей улыбнулся и в два прыжка был уже с ними рядом. Он звонко чмокнул Элизабет в щеку.

От него, как и от отца, исходил чуть тошнотворный запах горячей мыльной воды, мокрого белья и пота: возле чанов и гладильных машин было очень жарко.

— Добрый вечер, Лисбет! Или мне надо называть тебя мачехой? — пошутил парень. — Сегодня ты ужинаешь с нами? Агата не пошла в школу. В полдень она вернулась от Рамберов, чувствуя легкое недомогание.

— Что с ней? — встревожилась Элизабет.

— Живот болит, — отвечал Луизон. — Я — домой! Подожду вас там.

Это «домой» умилило молодую женщину. Для миллионов иммигрантов, начинавших новую жизнь в Нью-Йорке, скромное жилище из трех комнат, без удобств, становилось «домом», несмотря на слишком тесное соседство, нечистоту, тесноту.

— Что ты хотела сказать, дорогая? — спросил Анри, все еще удерживая ее за талию.

— Уже забыла… У меня остался горький осадок после нашего вчерашнего разговора. Хотела извиниться!

Она отчаянно врала. Осуществить свой замысел у Элизабет не хватило сил.

«Меня замучит совесть, если я брошу Луизона и Агату, разобью Анри сердце. Он этого не заслуживает. Я люблю его детей, я забочусь о них уже много лет. Если я разорву помолвку, они будут несчастны, все трое, и возненавидят меня!»

— Ты не обязана извиняться, — сказал Анри после минутного раздумья. — Теперь я знаю о твоем прошлом все, и это хорошо. Основа любого союза — честность и искренность. Я лучше понимаю твою сдержанность.

— Очень прошу, не будем возвращаться к этой теме! — суховато произнесла Элизабет. — Я призналась тебе и сразу об этом пожалела. Прошло шесть лет, и я хочу одного: забыть эту страницу своей юности!

Анри остановился, легонько подтолкнул ее к ближайшему дверному проему. Слегка коснулся ее губ губами.

— Я помогу тебе забыть, милая! Скажи, вы виделись с этим дядей-французом? Сколько ему лет?

— Думаю, двадцать семь.

— Как, ты не знаешь даты его рождения?