Господи, спаси и помилуй. Эгинеев бросился вниз, надеясь, что успеет. Если она до сих пор жива, то успеет, обязательно успеет. Крик оборвался, и даже слабое эхо его, прокатившись по ступеням, растворилось в темноте.

Главное, Эгинеев успел понять, что кричали откуда-то снизу, возможно из подвала.

Творец

Ник-Ник и сам удивлялся своему странному спокойствию, он уже не сомневался, что Иван собирается убить его и Ксану, но данный факт отчего-то не вызывал ни страха, ни какого бы то ни было волнения. Гораздо больше Аронова беспокоил тугой комок в груди, который медленно рос и уже мешал дышать, а остановка дыхания способна привести к смерти. На лицо нелады со здоровьем.

Если бы кто-нибудь сейчас сказал Ник-Нику, что глупо думать о здоровье, когда грозит другая, гораздо более реальная опасность, возможно Аронов и согласился бы. Но поскольку никто ничего подобного не говорил, то Ник-Ник продолжал сидеть, раздумывая, к какому специалисту лучше всего обратиться. Еще его угнетала пошлость происходящего. Замысел Ивана был ясен, как божий день: зверски убиенная девица на странном зеркале – только бы не испортил, он совершенно не представляет себе всей ценности Зеркала Химеры – и рядом вторая жертва. Скорее всего Шерев воспользуется ножом, что-нибудь вычурное, необычное, привлекающее внимание, к примеру старинный кинжал… Хотя, вряд ли, откуда у Шерева деньги на кинжал, скорее всего это будет имитация старинного кинжала. Странно, что еще свечи на расставил. Свечи, черная ткань, жертва на алтаре – сплошные стереотипы. Вот Аронов бы действовал иначе, тоньше, изящнее. Уж Ник-Ник постарался бы, созданную его руками смерть запомнили бы надолго, а тут… Впрочем, чего ждать от запутавшегося в шаблонах актера, тем паче, у Тюти всегда был напряг с фантазией. Но надо признать, Ксану он гримирует весьма умело.

Для этой сцены очень бы подошло то платье из дымки, про которое Лехин сказал, что оно слишком откровенное. Может быть, но зато как бы смотрелось, ткань-туман окутывает тело, нежными складками стекает на зеркало… сиреневый дым над черной водой. А в руках жемчуг, длинная нить, белый или розовый? Желтый? Хотя какая разница, не станет Иван возится с платьем и уж тем более подбирать жемчуг.

– Что смотришь? – Шерев, почувствовав на себе взгляд, обернулся, и Ник-Ник решил воспользоваться моментом и прояснить один интересующий его вопрос.

– Это ты в меня стрелял?

– Машка.

– Маша? Невозможно.

– Почему? Очень даже возможно. Разве ты, Аронов, не знаешь, на что способна Маша, если ей вдруг захочется чего-то? А ей захотелось, безумно захотелось стать свободной женщиной.