– Соррян, без меня сегодня, – отмахиваясь, решительно иду на выход.
По дороге в комнату думаю о том, что завтра на свежую голову запрягу с Маринкой серьезный разговор. В сотый раз удостоверюсь, что она продолжает глотать контрацептивы, и что эта ультранадежная хреновина все еще находится внутри ее матки. Свяжемся по видеосвязи с гинекологом. Лично задам ей вопросы, на которые у моей кобры не найдется ответов. Просчитаем все и вместе подумаем, как спокойно и безопасно вернуться к полноценному сексу.
Возможно, начнем с тантры. Сейчас, когда столько гормонов на ее защиту пашет, я мог бы прикоснуться членом к ее сердцевине. Наверное, допустимо даже кончить.
Нет, с «кончить» лучше повременить.
Постепенно. Все будет постепенно.
Обдумано. Принято.
Только вот все мысли выносит из головы, когда я открываю дверь и вижу свою Маринку. И выносит их ядреным вбросом крови. Давление настолько мощное, что кажется, полетит фонтанами из ноздрей и ушей.
Цепляюсь за тот факт, что Динь-Динь стоит посреди нашей спальни с бокалом вина, но обмозговать этот простой факт не способен.
Почему здесь, будто ждала меня? Почему пьет, если за весь праздник даже фужера шампанского не оприходовала? Почему так смотрит, словно на грани истерики?
В глазах стекло. А за ним – убийственно много эмоций.
Губы, плечи, руки – все дрожит.
Что это? Почему?
Нет, никаких ответов я не нахожу. Логика в моем сознании отсутствует. Я не могу думать.
Я охренеть как не в себе. Далеко за пределами не только нормальности, но и своего тела.
– Даня…
Под ее взглядом, будто под раскатами молний. Разряд, и меня фигачит насмерть.
Ломлюсь на нее агрессивно, словно вырвавшийся на свободу Халк. На деле, конечно, обыкновенная дубина стоеросовая. Да, дубина. Между ног так точно. Она мной сейчас руководит. Центр управления там. Горит и пульсирует.
Монстр-Бог на выгуле, а Динь-Динь не двигается. Только вздрагивает и с шумом тянет воздух.
Вырабатывая поражающую меня самого скорость, стягиваю по пути через голову рубашку. На нее у Маринкиных ступней приземляется бокал. Звенит стекло. По белой ткани растекается алая, словно кровь, жидкость. Замечаю это, когда Чаруша вскрикивает, и мне в мозг ударяет необходимость проверить, не порезаны ли ее ноги.
Пока смотрю на замызганную красными каплями кожу, саму Маринку все крепче сжимаю.