— Ты еще не оглох от моих воплей? — хрипло поинтересовалась она, наконец, успокоившись и притихнув.

— Тебе полегчало? — в ответ спросил Вадим.

— Ты не должен коверкать свою жизнь… следуя какому-то чувству долга… ты мне ничего не должен, — заикаясь, проговорила ему в шею.

— Не полегчало, — констатировал с усмешкой Шамрай, и еще четверть часа они сидели молча. Он гладил ее спину и время от времени целовал лицо, собирая губами последние слезы.

Выплакавшись, Регина совсем обессилила, стала мягкая, беспомощная и податливая. Вадим, не выпуская из рук, уложил ее на кровать и ласково погладил по голове.

— Послушай…

— Подожди, — остановив его, Чарушина тяжело завозилась, — чтобы тебя послушать, мне надо лечь на другую сторону, а то ни черта не слышу.

Так получилось, что Шамрай уложил ее на левый бок, поэтому, прижавшись к его плечу левой щекой, она плохо слышала его слова.

Вадим подождал, пока Регина устроится в удобном положении, и немного погодя снова заговорил:

— Я действую не из чувства долга, как ты говоришь, а исходя из самых эгоистичных интересов. Никогда еще моя жизнь не была такой… организованной, что ли… несмотря на все проблемы, что нам выпали… никогда еще я не чувствовал под ногами землю так твердо. Понимаешь? А все почему? Потому что у меня появилась моя Кисуля.

— Овчинка выделки не стоила, — с горечью сказала Регина. — Вот именно, Вадик. Столько всего было… И Рейманы со своими загонами, и эти тупоголовые друзья, которые встали на их сторону… и чуть с родителями ты в пух и прах не разругался… а в итоге… досталась тебе глухая Кисуля… и куча проблем к ней в довесок.

— Зато сейчас у меня с семьей полное взаимопонимание. Папуля доволен, мамуля тем более. Работаю на благо страны, не мотаюсь по командировкам и, как мамуля говорит, не шляюсь по проституткам. Но без тебя этого бы не было. Согласись. Это все случилось, потому что ты со мной.

Она слабо засмеялась:

— И не дружишь с Сонькой. Вадим, я не хочу ждать, пока надоем тебе. Не хочу сводить тебя с ума своими припадками… Я, наверное, ко всему привыкну, но потом… а сейчас мне очень трудно…

— Это пройдет, — заверил он.

— Я хочу, но не могу. Я слышу то, что ты говоришь, Вадим, понимаю… Но чувствую по-другому. Мне хочется это сломать в себе, но я не знаю как, — призналась с отчаянием.

Она и правда хотела. Пыталась оттолкнуть злободневность своего положения, чтобы пробиться к какой-то точке опоры, но бессильно барахталась, тонула, вязла и никак не могла познать ту самую суть, которая должна была вытолкнуть ее на поверхность.

Вадим приподнялся на локте и, перебирая пальцами ее волосы, некоторое время смотрел на нее молча. В глаза цвета моря, в которых сейчас читалась безумная тоска.