— Все, Чарушина, собирайся домой.

— Как домой? Вы не шутите? — не веря, переспросила она и посмотрела на Вадима.

— Завтра же договаривались, — Вадим тоже нахмурился, припоминая, не мог ли что перепутать.

— А чего до завтра ждать? Ты откапалась?

— Да.

— Все, значит. Езжай. Или домой не хочешь? — засмеялся Антон Палыч.

— Хочу-у-у-у, — неверие сменилось радостью, и Регина растянулась в довольной улыбке: — Я почти смирилась, что меня отсюда никогда не выпустят. Всех хоть по разу на выходные домой отпускали, а меня нет.

Антон Павлович вручил Шамраю лист назначений, предупредил, чтобы дома не халтурили, и вышел.

— Видишь, Вадька, мечты сбываются, — просияла Светлана.

Регина

Когда меня положили в больницу, погода стояла еще относительно теплая. Сейчас же на улице царит предзимний холод, и свежий воздух с непривычки вдыхается почти с болью. Хочется дышать им подольше, он наполняет грудь давно забытым детским восторгом.

Так ощущается свобода.

Вадим, словно чувствуя мою потребность набраться кислорода, предлагает прогуляться. Недолго, чтобы я не замерзла. Мы забрасываем вещи в квартиру, идем в парк недалеко от дома и бродим по тихим немноголюдным аллейкам. Сначала молча. Не говоря ни слова. Держась за руки и будто привыкая, что снова рядом… или все еще в это не веря.

Деревья стоят голые, осиротевшие без листвы и до весны, как неживые. Я себя точно так же чувствую — неживой. Улыбаюсь без радости, смеюсь без веселья, сменив восторг на горечь, мечты и планы на безысходность.

Мой мир рухнул. Мой мир изменился до неузнаваемости. Волна искаженных звуков падает на плечи, и я захлебываюсь от ощущения беспомощности.

В больнице это не чувствовалось так остро, как сейчас. Там я была своя среди своих. Стесняться некого, бояться нечего. Обязательно найдется тот, кто поможет советом или расскажет страшную историю из жизни, после которой невольно подумаешь: «Черт возьми, да у меня все не так уж и плохо…».

Сколько всего пришлось выслушать за эти недели и от врачей, и от пациентов, и от добрых медсестер, разумом-то оно все понятно, а душой… душа где-то там, внизу, на хрустком гравии.