— Чтобы тебе скучно не было, пока я на работе.

— О-о-о, с ним мне будет очень весело, — смеюсь и плачу одновременно. Не успеваю сдержать слезы, и это очень плохо.

— Киса, ну что это… ну не плачь… — Шамрай начинает меня успокаивать, а мне от этого еще хуже.

— Все хорошо, — с трудом выдавливаю из себя, пытаюсь глубоко вздохнуть, но жесткий обруч на груди мешает.

— Я хотел, чтобы ты радовалась, а не плакала. Я его сейчас выброшу…

— Нет, ты что! Мне он нравится… он на тебя похож…

— Угу, папка меня тоже Мишкой хотел назвать, слава богу, пронесло. Иди ко мне… — Шамрай забирает у меня игрушку, и я, уже ничего вокруг не видя от нахлынувших слез, вслепую обнимаю его за плечи.

— Хорошо, давай поплачем, — будто соглашается он и, приподнимая меня над полом, садится вместе со мной на кровать.

— Ты… не мне его купил, ты Еве его купил…

— Может быть. Смерть как хочу стать отцом.

— Я тебе сказала, что для этого нужно сделать.

— Я даже не хочу слушать этот бред. Все будет хорошо. Сейчас тебе плохо, завтра тебе плохо, послезавтра плохо… а потом ты успокоишься, и все снова будет хорошо.

— А если не будет?

— Будет. Ты же моя радость, ты делаешь меня счастливым. Все будет.

— Тебя счастливым делает то, что я не смогла тебе родить? Я даже не смогла родить… — Боль ломает грудную клетку, и я начинаю запинаться. — Я убила нашего ребенка…

— Не ты. Это был несчастный случай. Такой вот своеобразный несчастный случай. Чтобы я этого больше не слышал. Меня счастливым делает то, что у меня есть ты. Мне не нужна другая женщина. Ты обещала мне дочку, вот ты мне ее и родишь.

Глава 29

Глава 29

Мужчины могут переварить все в себе, так уж они устроены, а женщине обязательно надо свою боль выплакать. От души. Из души. Из самого нутра выплеснуть. Регина нуждалась в этом особенно, ибо, за исключением того раза перед абортом, больше и не плакала, боявшись давать волю слезам. Тогда от рыданий заложило уши, и она испугалась, что совсем оглохнет.

Сегодня кровь тоже ударила в голову, и кроме пульса в висках не различалось почти никаких звуков, но остановиться было невозможно, слишком много накопилось напряжения. Слишком часто гасила Чарушина в себе подобные порывы.