— Я могу сделать тебе кофе, - пытаюсь - хоть это и очень наивно - увести разговор в сторону. - Как ты любишь, двойной эспрессо.

— Лучше сделай мне минет.

Он низко смеется и бросает на пол горящий окурок. Тянется к пряжке, расстегивает и медленно вытаскивает ремень из шлеек.

Значит, будет бить. Этот звук мне знаком до зубного скрежета. И даже то, что Олег откладывает ремень в сторону, ничего не значит. Только то, что он будет раззадоривать себя еще сильнее, чтобы когда начнется порка, она вызывала у него почти оргазмические приступы.

— Что, не хочешь? - Он подается вперед, снова глотает пойло и, наконец, включает стоящий рядом с креслом торшер.

По задумке дизайнера в нем стоит лампа холодного света. Видимо, чтобы окончательно сделать это место похожим на склеп жадного фараона. Когда серебристо-голубое сияние падает на лицо Олега, я невольно отшатываюсь, потому что на мгновение его кожа как будто просвечивается, и вместо нее виден лишь зловещий, увитый синими артериями и капиллярами череп.

— А раньше отсасывала с удовольствием. - Он прищелкивает языком и тянется за следующей сигаретой. - Когда я покупал тебе дорогие шмотки, дорогие побрякушки, делал тебе ебейшую красивую жизнь - и делала все, что я захочу.

—Раньше - это до того, как насиловал или после того, как приучил не сопротивляться, чтобы насиловать меня было приятнее?

Внутренний голос вопит, что из двух возможных путей развития этого разговора, я свернула на тот, где меня ждет либо могила, либо реанимация. Но… В зеркале за спиной Олега на меня смотри собственное отражение - бледное и тонкое, со следами грима на впалых щеках и темными кругами под глазами. Кровоподтек на скуле в таком освещении еще больше похож на трупное пятно. Может, потому что я уже давно умерла внутри, и все это время просто медленно разлагалась, пока, наконец, мое гниение не начало проступать наружу?

Разве смерть - это страшно, когда альтернатива - вот такая жизнь?

Моя миссия по уничтожению Минотавра и его лабиринта - так ли важна, чтобы продолжать красть кислород, которого и так не хватает на всех?

— Давай, - Олег охотно салютует мне, предлагая продолжить. Еще бы - такой подарок, я сейчас такого наговорю, что его ремню точно не придется лежать без дела. - Делись болью, родная. Выскажи, что накипело.

И мой пыл как-то сразу пропадает. Потому что ничего из того, что я скажу, ни на секунду не причинит ему боль. Ни на крохотное мгновение не заставит задуматься. Он заранее, еще при рождении, выдал себе индульгенцию делать что угодно и никогда не мучиться угрызениями совести.