– Он поступил как последний говнюк, когда опубликовал манифест, – говорю я в покрытую лаком столешницу.

– Это да.

– Он сказал мне, что откажется от должности.

Джеймс сочувственно пожимает плечами:

– Мне он пока ничего не говорил.

Неудивительно. Наверняка и тут наврал.

Я лезу в рюкзак и достаю черновик от Оливии. Это материал о том, как мало в отделе классики школьной библиотеки книг, написанных женщинами (и особенно цветными женщинами). Она сама предложила эту тему на прошлой неделе. Я была бы не прочь написать такую наполненную фактами статью, если бы моя жизнь не превратилась в полную катастрофу.

– Знаешь, меня вдохновило все это ваше феминистское движение, – сказала Оливия. – И тема показалась злободневной, что ли.

Я бы обняла ее, если бы была из тех, кто запросто обнимается.

Я как раз начинаю писать пространный комментарий на полях, когда слышу, как открывается дверь.

– Э-э, Элайза, – говорит Джеймс, – тут к тебе пришли.

В животе у меня что-то обрывается – я предполагаю, что это Лен, – но на деле ко мне пришел человек, которого я еще меньше ожидаю увидеть: Серена. Через ее руку перекинут мой старый серый свитер.

– Привет, – говорит она.

Я слишком сильно удивлена, чтобы придумать в ответ что-то, кроме «привет».

– Я увидела его в бюро находок в женской раздевалке, – сообщает она и подходит ближе. – Я там пыталась найти свою сережку. – Она протягивает свитер мне. – Я подумала, ты была бы рада, что он нашелся.

Я собираюсь взять свитер, и тут она добавляет, будто не может сдержаться:

– Хотя он тебе совсем не идет. Без обид. Я просто считаю, что должна тебе это сказать, как подруга.

– Да ладно тебе, Серена.

Помимо воли я смеюсь, потому что она говорит предельно серьезно.

– Ну то есть, – колеблется она, – если мы еще подруги?