– Ужаса-ающе! – протянула Сьюлен, улыбаясь Фрэнку и не сводя с него счастливых глаз.

Фрэнк, однако, замешкался и, когда все выходили из столовой, придержал Скарлетт за рукав:

– Могу я переговорить с вами наедине?

Момент неловкости… Скарлетт испугалась, что он спросит насчет поголовья скота, и приготовилась правдоподобно лгать.

Они остались одни. Стоя напротив нее у камина, Фрэнк вдруг утратил свою фальшивую жизнерадостность, которая как-то скрашивала в обществе его внешность, и Скарлетт увидела, что перед ней почти старик. Высохшая, блеклая кожа – как опавшая листва, усеявшая лужайку; в рыжеватых жиденьких бакенбардах светится седина. Он рассеянно поскреб их, потом несколько раз прочистил горло весьма раздражающим образом, все не решаясь заговорить. Наконец приступил:

– Я очень, очень сожалею о вашей матушке, мисс Скарлетт.

– Пожалуйста, не надо об этом.

– А ваш папаша, это он с тех пор так?..

– Да. Он… Он не в себе, как вы заметили.

– Он очень ею дорожил. Естественно…

– О, мистер Кеннеди, прошу, давайте не будем говорить об этом.

– Прошу прощения, мисс Скарлетт. – Он занервничал, зашаркал ногами на одном месте. – Дело в том, что я хотел переговорить об одном предмете с вашим отцом, но теперь вижу, что толку не будет.

– Может быть, я сумею вам помочь, мистер Кеннеди? Видите ли, теперь я глава семьи.

– Что ж, я… – начал Фрэнк и опять принялся теребить нервными пальцами растительность на лице. – Суть в том… Ну хорошо, мисс Скарлетт, я имел целью спросить его о мисс Сьюлен.

– Вы хотите сказать, что еще не говорили с папой о Сьюлен? – Скарлетт давно так не забавлялась: вот так раз! – Да ведь вы уж сколько лет за ней ухаживаете!

Он покраснел, смущенно улыбнулся и вообще повел себя как робкий, застенчивый юнец:

– Ну-у, я-а… я не знал, пойдет ли она за меня. Я много старше ее, а тут столько молодых прелестников резвилось вокруг «Тары»…

«Ха! Только резвились-то они вокруг меня, – подумала Скарлетт. – А Сьюлен тут ни при чем».

– Я и до сих пор не знаю, захочет ли она выйти за меня. Я никогда ее не спрашивал, но она, должно быть, знает о моем чувстве. Я подумал: попрошу благословения у мистера О’Хара и расскажу ему всю правду. Мисс Скарлетт, у меня сейчас нет ни цента. Я привык к деньгам, прошу прощения, что упоминаю об этом. Я привык к большим деньгам, но сейчас, в данный момент, все, чем я владею, – это моя лошадь и одежда, что на мне. Видите ли, когда я записался в армию, то продал большую часть своих земель, а деньги вложил в облигации. Вы знаете, сколько они теперь стоят. Меньше, чем бумага, на которой они напечатаны. Да и все равно у меня их нет. Сгорели, когда янки подожгли дом моей сестры. Я понимаю, каким надо быть наглецом, чтобы просить руки мисс Сьюлен, не имея ни цента. Но так уж сложилось. Мы ничего не знаем, не можем предугадать, как и чем обернется эта война. Для меня это все – просто конец света. Ни в чем нельзя быть уверенным, все зыбко и неопределенно. И я пришел к мысли, что если мы обручимся, то уже в этом я найду массу утешения. Может быть, и она тоже. Это уже какая-то определенность, опора под ногами. Я не стану просить ее выйти за меня замуж, пока не смогу обеспечить ей достойную жизнь, а когда это будет – не знаю. Но если истинная любовь что-то значит для вас, мисс Скарлетт, то вы можете быть уверены: уж в этом-то смысле мисс Сьюлен будет по-настоящему богатой.