– Вы не должны так невежливо отзываться о моей невестке, – холодно осадила ее Мелани.

Красотка просительно коснулась ее руки и тут же отстранилась.

– Вот вы и заморозили меня, миссис Уилкс. Не надо. Мне это будет тяжело после того, как вы проявили доброту. Я забыла, что вы любите ее, простите меня за те слова. Мне очень жалко мистера Кеннеди. Он был приличный человек. Я много чего покупала у него, и он всегда относился ко мне хорошо. А миссис Кеннеди… она не то, что вы, миссис Уилкс. Она очень холодная женщина, и ничего другого про нее сказать я не могу… Когда будут хоронить мистера Кеннеди?

– Завтра утром. Но вы ошибаетесь насчет миссис Кеннеди. Она слегла от горя.

– Может, и так, – сказала Красотка с очевидным недоверием. – Ну, мне надо ехать. Боюсь, как бы кто не признал мою карету, если простою тут дольше. Вы потом неприятностей не оберетесь. Да, миссис Уилкс, когда вы заметите меня на улице, то… лучше не заговаривайте со мной. Я пойму.

– Я буду горда общением с вами. Я горжусь тем, что обязана вам. Надеюсь… надеюсь, мы еще встретимся.

– Нет, – сказала Красотка. – Это ни к чему. Спокойной ночи.

Глава 47

Глава 47

Скарлетт сидела у себя в спальне, ковыряла вилкой в тарелке, которую принесла ей Мамми, и прислушивалась к завыванию ветра в ночи. Дом пугал своей тишиной; было даже тише, чем несколько часов назад, когда Фрэнк еще лежал в гостиной. Тогда хоть слышались шарканье ног, приглушенные голоса, осторожный стук соседей, пришедших выразить сочувствие, да изредка рыдания сестры Фрэнка, которая приехала из Джонсборо на похороны.

А теперь большой дом погрузился в тишину. Хотя дверь комнаты была открыта, ни один звук не доносился снизу. Уэйд и девочка находились у Мелани с той минуты, как в дом внесли тело мужа; было как-то непривычно без топота сына и гуканья малышки. На кухне установилось перемирие, не нарушаемое ворчаньем Питера, Мамми и кухарки. Даже тетя Питти, уединившись в библиотеке, из уважения к Скарлетт не раскачивалась в скрипучем своем кресле.

Никто и ничем ее не тревожил, полагая, что она хочет остаться наедине со своим горем, но Скарлетт меньше всего хотелось оставаться одной. Если б дело было только в горе, она уж как-нибудь перенесла бы его, как переживала другие горести, выпадавшие ей на долю. К шоку, вызванному утратой, прибавились угрызения внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни она раскаялась в том, что натворила, и вместе с раскаянием на нее накатил такой суеверный страх, что она то и дело бросала косые взгляды на постель, где спала с Фрэнком.