Атланта проклинала Баллока с его иудами и республиканцами, но она также проклинала и всякого, кто связался с ними. А Ретт был с ними связан. Он участвовал во всех их темных делах, в чем никто не сомневался. Но с некоторых пор он повернул против течения, с которым совсем недавно двигался легко и свободно, и вот, прилагая неимоверные усилия, развернулся на сто восемьдесят градусов.

Свою кампанию Ретт Батлер начал медленно, осторожно, не возбуждая подозрения Атланты, памятуя о библейском изречении, что барсу не дано переменить пятна свои. Он старательно избегал сомнительных друзей, и его больше не встречали среди офицеров янки, иуд и республиканцев. Он посещал собрания демократов и первый голосовал за их программу. Он бросил картежные игры, где ставки были весьма велики, и оставался относительно трезвым. Если он и направлялся в заведение Красотки Уотлинг, то возвращался от нее поздно ночью и тайком, как это делали большинство уважаемых горожан, и уже не оставлял днем свою лошадь у ее двери на виду у всех.

Прихожане епископальной церкви едва не попадали со скамей, когда он появился в конце службы, ступая на цыпочках и ведя Уэйда за руку. Прихожан не меньше удивило и появление маленького мальчика, исповедовавшего, как все полагали, католическую веру. По крайней мере, эту веру исповедовала Скарлетт. Точнее говоря, должна была исповедовать. Но она не была в церкви несколько лет, религия давно выветрилась из ее головы вместе с другими правилами хорошего тона, преподанными Эллен. У горожан сложилось мнение, что Скарлетт пренебрегает религиозным воспитанием сына, и Ретт возвысился в их глазах, когда решил исправить этот недостаток, хотя привел мальчика не в католическую церковь, а в епископальную.

Ретт умел казаться необыкновенно серьезным и обаятельным, когда не давал воли языку и сдерживал лукавый блеск глаз. Годы прошли с тех пор, когда он в последний раз нацеплял на себя личину серьезного и обаятельного человека; вот и теперь подоспело время, когда нужно было менять пестрый жилет на более скромный. С теми, кто считал себя обязанным ему жизнью, нетрудно было оказаться на дружеской ноге. Эти люди давно выразили бы Ретту признательность, не поведи он себя так, словно их чувства и в грош не ставит. И вот теперь наступил час, когда Хью Элсинг, Рене, братья Симонсы, Энди Боннел и другие обнаружили в его лице милого, неуверенного в себе человека, который смущал их словами благодарности.

– Об этом не стоит и говорить, – возражал он. – На моем месте вы бы поступили точно так же.