Как только девочка стала ходить, он стал часто брать ее с собой, отправляясь куда-нибудь в экипаже, или сажал впереди себя на лошадь. Возвращаясь под вечер из банка, он брал Бонни за руку и гулял с ней по Персиковой улице, приноравливаясь к ее коротким шажкам и терпеливо отвечая на бесконечные вопросы. Местные жители всегда выходили на передний двор и на крыльцо во время заката, и редко кто не заговаривал с красивой, доброй девочкой с копной черных кудрей и сверкающими голубыми глазами. Ретт никогда не вступал в их разговоры, стоял поодаль, гордый тем, что все любуются его дочерью.

У Атланты была хорошая память; город отличался подозрительностью и неохотно приветствовал изменения. Время выдалось тяжелое, и осуждали всех тех, кто хоть как-то был связан с Баллоком и его прихлебателями. Но Бонни, в которой чудесным образом сочетались очарование Скарлетт и лучшие качества Ретта, помогла отцу пробить брешь в стене холодного отчуждения горожан.

Бонни росла быстро и с каждым днем все больше и больше походила на своего деда, Джералда О’Хара. У нее были короткие крепкие ножки, широко поставленные глаза, в которых отражалось голубое небо Ирландии, и упрямый подбородок, верный признак своеволия. Ее отличала вспыльчивость Джералда, проявлявшаяся в истошных криках, которые тотчас стихали, едва ее желания исполнялись. А они всегда исполнялись с потрясающей быстротой, если рядом находился отец. Он портил дочь, несмотря на все усилия Мамми и Скарлетт, ведь девочка служила неиссякаемым источником его радости. И только одно огорчало Ретта: Бонни боялась темноты.

До двух лет она быстро засыпала в детской, которую делила с Уэйдом и Эллой. Потом, неизвестно по какой причине, стала всхлипывать всякий раз, когда Мамми покидала комнату с лампой в руках. Боязнь темноты переросла в настоящий страх, и часто глубокой ночью раздавался полный ужаса крик девочки, который пугал не только детей, но и взрослых обитателей дома. Вызванный доктор Мид констатировал, что девочке просто снятся дурные сны, с чем Ретт решительно не согласился. Все попытки разговорить Бонни заканчивались одним словом: «Темно».

Скарлетт ребенок раздражал, и она готова была отшлепать дочку. Она не хотела угождать Бонни, оставляя в комнате зажженную лампу, мешавшую засыпать Уэйду и Элле. Встревоженный Ретт пытался осторожно расспросить дочь, чего она так боится, а жене холодно заявил, что если кого и нужно отшлепать, так это нерадивую мать, что он сам с удовольствием сделает.

Наконец выход был найден, Бонни из детской перевели в комнату, которую занимал отец. Ее кроватку поставили рядом с большой кроватью Ретта, и теперь лампа под абажуром, стоящая на столе, горела всю ночь. Проведав об этом, Атланта загудела. Многим показалось странным, что маленькая девочка, которой исполнилось всего два годика, спит в комнате отца. Возникшие пересуды были вдвойне обидны Скарлетт. Во-первых, они неоспоримо доказывали, что супруги спят в разных комнатах, что само по себе всех шокировало, а во-вторых, издавна считалось, что если ребенок боится спать один, то его место должно быть рядом с матерью. Не могла же Скарлетт объяснять всем и каждому, что не уснет в освещенной комнате, да Ретт и не позволит ребенку спать с ней.