– Ох, Эшли, скоро я стану старой и немощной.

– Нет, Скарлетт, даже в шестьдесят ты останешься для меня прежней. В моей памяти ты навсегда запечатлелась такой, какой я увидел тебя в день нашего последнего пикника в «Двенадцати дубах», когда ты сидела в окружении молодых людей. Я даже могу сказать, как ты была тогда одета. На тебе было белое платье с крошечными зелеными цветами, и на плечах – белая кружевная шаль. На ногах у тебя были маленькие зеленые туфли с черными шнурочками, а на голове – огромная шляпа из итальянской соломки с длинными зелеными лентами. У меня до сих пор стоит перед глазами то твое платье, оно помогало мне в заключении, когда приходилось особенно туго, и тогда я предавался воспоминаниям, мысленно перебирая каждую складку твоего… – Эшли умолк, и его лицо потухло. Он отпустил руки Скарлетт, но она осталась сидеть, напряженно ожидая продолжения. – Мы оба прошли долгий путь с того дня, разве не так, Скарлетт? Мы шли дорогами, которыми никогда и не собирались пройти. Ты шла прямо и быстро, а я – медленно и нехотя.

Эшли снова опустился на стол, посмотрел на Скарлетт, и слабая улыбка опять появилась на его лице. Но это была не та улыбка, которая минуту назад осчастливила Скарлетт, потому что Эшли улыбался печально.

– Да, ты летела вперед, волоча меня за своей колесницей. Знаешь, я порой задаюсь вопросом, что бы случилось со мной, не будь тебя.

Скарлетт бросилась защищать Эшли от самого себя, припомнив в этой связи слова Ретта, предательски подсказанные памятью.

– Но, Эшли, я ничего не сделала для тебя. Не будь меня, ты остался бы таким, каков есть. В один прекрасный день ты разбогатеешь, станешь великим, как тебе на роду написано.

– Нет, Скарлетт, семена величия не проросли во мне. Думаю, что без тебя я был бы забыт, как бедная Кэтлин Калверт и многие другие, чьи имена в свое время были у всех на устах.

– О, Эшли, не говори так. Мне горько слушать.

– В моих словах нет ни капли горечи. Уже нет. Когда-то… когда-то я огорчался. Но теперь…

Эшли умолк, и Скарлетт сразу догадалась, о чем он думает. Впервые поняла его, когда задумчивые и кристально прозрачные глаза устремились вдаль. Раньше любовная страсть, полыхавшая в ее сердце, мешала ей проникнуть в ход его мыслей. Теперь, в спокойной и дружеской атмосфере, которая между ними установилась, она сумела разобраться в нем, лучше понять. Нет, Эшли больше не было горько. Ему было горько после того, как Юг капитулировал. Он испытывал чувство горечи, когда она умоляла его перебраться в Атланту. Но теперь Эшли смирился с действительностью.