Тогда девочка носила косички и наверняка не могла терпеть свои веснушки! А иначе с чего бы Мартину с такой дотошной точностью из раза в раз переносить эти двенадцать точек? Четыре на спинке носа, три на левой щеке и сразу пять на правой! Он любил сестру. Просто необыкновенно любил. Подозреваю, так же относился и к братьям. Если они, конечно же, хотели получить эту любовь.

– Не хотели, – прошептала я, скорбно поджав губы.

Стоило только вспомнить, с какой лютой ненавистью смотрел на Мартина Астафьев за столом во время ужина. И чего там только не было намешано… Ревность, зависть, злость… И всё это вспыхивало с такой скоростью, что будь Астафьев послабее, сам бы в этом котле и сварился!

Павел бросал вызов. Каждым словом, каждым жестом. А мне оставалось только диву даваться, сколько у Мартина самообладания сдержаться и не ответить ему. Заботливо подобранные шпильки вворачивались в болевые точки с таким азартом, что у Агнессы Львовны пропадала с лица маска безразличия. Она неизменно замирала и выдыхала только в момент, если Мартин сдержанно молчал.

Происходящее казалось в корне неправильным, но никто не смел одёрнуть Павла. Не делал этого и старший брат. В какой-то момент у меня даже вклинились подозрения, будто в молодости Мартин совершил что-то такое, за что присутствующим за столом всем разом становится стыдно. Иначе как объяснить эти нападки? Даже Андрей не гнушался выпустить в сторону брата язвительную колкость, за что не единожды удостоился вопросительного взгляда молодой жены. Вита была слеплена из другого теста. Она не понимала… Впрочем, я тоже!..

И единственное, что не позволило мне воздержаться от безусловного обвинительного приговора, так это те редкие случаи, когда Мартин всё же позволял себе высказаться. Короткие фразы, а, порой, даже одиночные слова падали на безупречную репутацию Астафьева гранитной плитой. Да что там слова… Хватало взглядов! Жёстких леденящих взглядов, на которые в этот вечер Мартин был особенно щедр. Тех взглядов, уловив которые, я торопилась сжать под столом его ладонь. Чтобы отогреть душу.

Закончив с блокнотом, я осмотрела ящики стола. В нижнем нашла стопку фотографий. Не тех, что бережно и трепетно преподнесла мне Агнесса. Это была личная подборка Мартина. И на цветном картоне таилась его жизнь, его сущность. Те самые воспоминания, что греют душу в глубокой старости.

Я не сдержала усмешки, глядя на бесконечные вечеринки, тусовки, сборища. А вокруг него столько людей… Мартин яркий, улыбчивый, свободный. И всякий раз на снимке в его глазах застывал голодный блеск. Он так любил жизнь… он так стремился урвать от неё по максимуму! Предел историй, предел впечатлений, предел чувств. И всё он наврал: девушки любили его не за щедрость. И, даже, наверно, не за красоту. Они боготворили лёгкость, что жила в нём. И поклонялись ей, надеясь, что этот парень поделится секретом успеха. Подозреваю, что он со своими бывшими расставался друзьями.