– Тебя убьют! Вместе с Дмитрием!

– Лучше умереть царицей, нежели жить худородной шляхтичкой!

– Без Дмитрия мы будем вдвоем. Всегда, без уловок. И днем, и ночью… Любить тебя стану, ласкать, холить и нежить, в бархат кутать, жемчугами осыпать, смех твой ловить, прихотям твоим радоваться…

– Эк ты петь-то умеешь, воевода… – уже не так уверенно произнесла женщина. – Кем же я стану при тебе?

– Богиней!

– Даже и не знаю… – царица всея Руси легла на живот, сползла немного вниз, потом села, прикусив губу и играя бедрами. И вскоре казачий атаман тоже закусил губу, зачем-то пытаясь устоять перед ее сладким коварством. Но не выдержал, часто задышал, задрожал и выгнулся, отчего Марина, смеясь, свалилась на бок, тут же откатилась еще дальше, спрыгнула на пол и стала одеваться. Спрятав под бархат плечи, повернулась спиной к воеводе и потребовала: – Зашнуруй!

И только когда атаман Заруцкий завязал узлы, она наконец ответила:

– Я подумаю…

Подождав, пока казачий воевода облачится, царица распахнула дверь, сделала шаг наружу, обернулась и погрозила пальцем:

– Ладно, Иван Мартынович, на сей раз я вниму твоим уверениям. Но если ничего не изменится… – она гневливо вскинула подбородок, дернула плечом, отвернулась и направилась прочь из шатра, достаточно громко бормоча: – Он еще спорить станет! Оправдывать! А то я сама не созерцаю!

Свита пристроилась к царице по сторонам, охрана двинулась вперед, а Марина все еще словно бы переживала минувший разговор:

– Они всегда заодно! А тут просто дыхнуть нечем!

Свита молчаливо сочувствовала госпоже, у которой довольно часто случались серьезные размолвки с казачьим воеводой. И ведь никуда не денешься, с глаз не отошлешь – любимец государя, дьяк Казачьего приказа!

Вскоре Марианна вошла в царский шатер, но заседания Государевой думы, как полагала, застать не смогла. Царица прошла дальше, в избу и застала мужа читающим грамоты. Дмитрий поднял голову, на его лице тут же появилась улыбка. Коротышка вскочил, подбежал к супруге, обнял и поцеловал, махнул рукой на свиту:

– Снаружи подождите!

Царь всея Руси вернулся к столу, оттуда сказал:

– Нам надобно отъезжать, душа моя. Мы с боярами обсудили дела и обстоятельства возникшие и поняли, что надобно покидать сей лагерь. Полякам веры больше нет, совсем от рук отбились. Однако уходить не хотят. Силой гнать хлопотно. Проще отъехать самим. Опять же, так выходит, что Сигизмунд ныне Шуйскому врагом оказался, а Смоленск – город шуйский. Коли у Васьки шведская пехота объявилась числом в половину моей армии, пусть идет и защищает. А чтобы не боялся, осаду Москвы я на некоторое время сниму. Пред угрозой врага внешнего наша вражда с московским предателем не так важна. Надобно отбиться от Сигизмунда, меж собой опосля разберемся… Так что мы отбываем к югу, в Калугу.