– Да.
Он помог слезть вниз, и мы оба сели на койку Дафны. Вик сгорбился, его плечи поникли. Он выглядел усталым и помятым, и только сейчас я заметила это. Влюблённая дура. Дальше своего носа ничего не видела! Если бы только я думала больше о нём, чем о себе – взаправду думала, – поняла бы, что он не в порядке.
– Прости, что тебе пришлось за мной бегать и выводить на этот разговор, – сказала я.
– Это ты п-прости, что не вышло поговорить вчера. Я вёл себя так ужасно. Четвёртый десяток, а в мозгах ветер – так бабуля бы сказала.
– Ты был не обязан… – Я покачала головой и застыла, когда он резко сказал:
– Нет, о-обязан. И я хотел.
Мы замолчали, не глядя друг на друга, но касаясь плечами. Это тепло и эта близость, и просто то, что он был рядом, успокаивало. Он отогнал все мои тревоги и беды, сам того не зная, и за одно это я была ему благодарна. Так спокойно, как с Виком, я не чувствовала себя ни с кем уже долгое, долгое время.
– Чем она больна? – мягко спросила я и взяла Вика за руку. Он не стал сопротивляться. Молча стиснул мою ладонь, посмотрел на носки пыльных ботинок, точно обдумывал свой ответ.
– Онкология. У стариков это ча-асто бывает, Лесли.
Я заметила, что он стал заикаться сильнее, и сжала его ладонь.
– Она получает лечение?
– Д-да, мы с врачами сделали всё, что до-олжны были. Но такое бывает, Лесли. Ей семьдесят шесть, так-то. Мы думали, всё по-по-прошло, но… – Он крепко зажмурился, помолчал. Потом продолжил: – С ней случилась бытовая т-травма, которая всё усугубила.
– А как она перенесла химиотерапию?
Он удивлённо взглянул на меня, будто не ожидал, что я спрошу об этом, но кивнул.
– Тяжело. Она больше не за-захотела лечиться. Отказалась.
– Понимаю. – Я тихо добавила: – Моему папе она не помогла.
Вик резко нахмурился, что-то обдумывая. Затем положил ладонь мне на плечо и притянул к себе.
– Мне жаль.
– А мне жаль твою бабушку, – сказала я и расплакалась, хотя не думала, что смогу выдавить даже слезинки.
Вик растерянно опустился на колено и коснулся руками моего лица. В его глазах была тревога.