– Они сами воспитали в тебе зверя.

– Зверем я был всегда, только мне старались сперва внушить, что я добыча, а не хищник. Уничтожить меня им не удалось, – спокойно сказал Вик. – У нас в резервации пять или шесть ребят покончили с собой, когда я был подростком. Одну девочку в четырнадцать нашли зарезанной осколком зеркала. Разбила его и убила себя, понимаешь? Дошла до ручки, потому что сообразила, что будет мерзкой пинто до конца жизни. Ещё двоих парней лупили так часто и так сильно, что они просто слились. Да много кто слился. Лучше один раз и насовсем, чем каждый день и понемногу. В семьях у них творился кошмар наяву. Жили в основном с матерями, с бабушками, с тётками. Мужчин или не было, или они были такими, что лучше б не возвращались…

– Почему?

– Не всегда лгут про алкоголь, когда говорят о нас: а куда нам деваться? Не все, но многие кончили так, продав дьяволу душу за бутылку. Но всё это делали не от хорошей жизни. Было много и других, славных людей, но и они прожили невесело, а кончили ещё хуже. Весело бедным и травимым не будет. Бились, как черти в церковь, ломились в закрытые двери с чёрного хода, раз с парадного не впускали. Им не давали нормального житья. Их не принимали в университеты и в училища. Нормальной работы им не давали: только временную, разъездную. Сезонную. Разовую. Вдали от семьи. Вдали от всего, что им было дорого.

– Ох, Вик.

Я закусила губу, не решаясь убрать руку с его колена.

– Мне крупно повезло найти стабильное место. Я не пил и не курил, у меня не было вредных привычек, я был на хорошем счету. Люди поумнее это видели. Я пришёл после армии, доверие ко мне малость выросло… в первое время. – Вик помолчал, затем продолжил, и на челюстях его появились желваки: – А потом грёбаный шериф Палмер и ещё несколько таких же, как он, ублюдков напомнили всем, что я гожусь только для чистки унитазов, потому что в семнадцать не дал белому парню выпустить в себя обойму и тот разбился на хрен. Долгие годы я смотрел, как он и его ублюдки измываются над теми, кого обычные скарборцы – какая-то тля на здоровом растении, блохи на теле собаки – считают отребьем. Отребье – это я и такие, как я! Шериф возомнил себя главным. Он решил, что может разменять чужие жизни и судьбы за деньги, которые ему отстёгивали те, кому требовались земли Скарборо. Та замороженная стройка, моя земля, ферма Лоу – лакомые кусочки: одна из строительных бангорских компаний задалась целью присвоить себе всё, на что положила глаз. И они привыкли делать это методами полулегальными, а то и совсем незаконными. Шериф и высшее руководство города, продававшее земли за бесценок по официальным каналам, кормились с откатов; потом что-то между партнёрами не задалось. Шериф из ревности убил свою беременную жену. Его депьюти, чёртов ублюдок, не гнушался калечить и насиловать… Разве это представители закона?! Те, из-за кого поломано столько жизней?! Разве справедливо было бы, что юная компания говнюков, сдавших в руки этим оборотням ребёнка и невиновную девушку, остались бы безнаказанно коптить воздух на этой земле, а потом поступили бы в колледжи, пили бы там на своих вечеринках спиртное, совокуплялись с такими же сволочами и плодили следующее поколение жестоких, беспринципных подонков?