Никто и никогда не полюбит его, никто, потому что он искалеченный, странный, ничтожный человек-катастрофа.

Он держал мир на расстоянии. Он портил все, к чему прикасался. С ним что-то не так, и это навсегда. Ему не дано переживать обычные эмоции. Он даже не мог испытывать такое сладкое чувство, как любовь, без того чтобы не царапать его и не разрывать на части в попытке оттолкнуть от себя.

Привязываться к другому человеку — значит страдать. Привязанность означает покинутость, страх, одиночество и боль. Зачем ему все это?

У любви были глаза Ники, ее светлая улыбка и детская непосредственность, и она причиняла ему боль.

Ригель сощурил глаза. Стресс пульсировал в висках, под веками вспыхивали белые звездочки, и он чувствовал, как поднимается из глубины и заливает все его существо жестокое, холодное чувство пустоты.

— Нет, — простонал он, напрягая мышцы в тщетном сопротивлении душевной боли, которая всякий раз грозила лишить его способности трезво мыслить. Он закрыл и потер глаза, но это не помогло, пустота осталась. Тогда в ярости он пнул попавшийся под ногу рюкзак и сел на кровать. Обхватил голову руками и начал раскачиваться взад-вперед. — Не сейчас… Не сейчас…

***

— Ригель! — позвала я на лестнице, а когда добралась до второго этажа, пошла прямиком в его комнату. Дверь была приоткрыта. Я толкнула ее и увидела, что Ригель сидит в полумраке на кровати,.

— Ригель!

— Не входи, — прошипел он угрожающим тоном, заставив меня вздрогнуть. — Уходи! — Он провел рукой по черным волосам. — Уходи сейчас же!

Мое сердце колотилось как сумасшедшее, но я даже не пошевелилась, потому что не собиралась уходить. Я медленно подошла к нему и услышала его шумное дыхание. Стиснув зубы, Ригель снова прорычал, вцепившись рукой в покрывало:

— Я запретил тебе входить!

У него был взгляд дикого зверя.

— Ригель, — тихо сказала я, — ты в порядке?

— В полном, — прошипел он. — А теперь проваливай!

— Нет, я не уйду…

— Убирайся! — прохрипел он с такой ненавистью, что я испугалась. — Ты глухая или что? Я прошу тебя уйти!

Мне было больно смотреть на него, потому что в его глазах, залитых гневом, промелькнуло страдание — так сверкает под солнцем стеклышко на черной земле. От огорчения слова застряли у меня в горле.

Ригель снова отталкивал меня, но на этот раз я видела, с каким отчаянием он прогоняет меня. «Ригель обрекает себя на одиночество» — вспомнила я слова Аделины, видя, как он истекает кровью на моих глазах.

— Ника, ты меня слышишь? Уходи!