– У меня раньше была лучшая подруга навеки, но она повела себя как полная свинья, так что я…

– Слушай, Талли, я понимаю, ты ждешь, что я тебя буду час уговаривать и ползать перед тобой на коленях, но у меня сегодня нет на это сил, ладно? Извини. Ты позвонила в неудачный момент, поэтому я так ответила. Ясно?

– Что-то случилось?

– Джонни случился. Завтра он улетает в Багдад.

Талли могла бы и сама догадаться. Весь канал стоял на ушах из-за войны в Персидском заливе. Все гадали, когда Буш начнет бомбардировки.

– Туда очень много журналистов едет, Кейти. Все будет в порядке.

– Мне страшно, Талли. А вдруг он…

– Даже не думай, – резко оборвала ее Талли. – И вслух об этом не говори. Я за ним буду присматривать. К нам все последние новости попадают моментально. Я тебе все буду передавать.

– И скажешь мне правду, что бы ни случилось?

Талли вздохнула. Знакомая фраза теперь не казалась ей такой воздушной и исполненной надежды, как прежде, она приобрела темный, зловещий оттенок, дурной морок, от которого пришлось отмахнуться.

– Что бы ни случилось. Ты, главное, не волнуйся, Кейти. Эта война скоро закончится. Мара еще ходить не начнет, а Джонни уже вернется домой.

– Буду Бога молить, чтобы ты оказалась права.

– Я всегда права, сама знаешь.

Талли повесила трубку, прислушалась к плеску воды в душе. Грант, как всегда, негромко напевал что-то, и обычно, услышав его пение, она невольно улыбалась, но сегодня все было иначе. Впервые за долгое время ей было по-настоящему страшно.

Джонни в Багдаде.

Весточка от Джонни пришла через два дня после отъезда. С того самого момента, как он вышел за порог, Кейт жила точно в тумане, бродила кругами по дому, стараясь не отходить слишком далеко от телефона, совмещенного с факсом, который они поставили на кухне. Ее ежедневная рутина осталась прежней: все так же надо было менять Маре подгузники, читать ей перед сном, с тревогой наблюдать, как она переползает от одного шаткого предмета мебели к другому, но в голове теперь неотвязно крутилась мысль: «Джонни, пожалуйста, дай мне знать, что с тобой все в порядке». Он сказал, что звонить можно будет только в случае острой необходимости (на что она, кажется, ответила: а моя необходимость чем не острая?), но вот посылать факсы вполне реально.

Так что приходилось ждать.

Телефон зазвонил в четыре утра, и она, торопливо скинув с себя одеяло, кубарем скатилась с дивана, бросилась на кухню и нетерпеливо уставилась на медленно выползающий из машины листок.

Она расплакалась, не успев даже начать читать. Едва увидев его размашистый почерк, вдруг ощутила со всей отчетливостью, как страшно, мучительно по нему скучает.