Мара стояла рядом, у журнального столика, ухватившись за край столешницы своими пухлыми розовыми ручонками, раскачиваясь, точно собиралась станцевать брейк-данс, и разговаривая неизвестно с кем на своем младенческом языке. Устав стоять, она плюхнулась на упакованную в подгузник попку и тут же поползла прочь от дивана.
– Чтобы мамочка тебя видела, – машинально бросила Кейт. На экране мелькали кадры с горящими нефтяными вышками, в воздухе над ними висело густое черное облако дыма.
Мара, успевшая уползти на другой конец комнаты, обнаружила что-то интересное. Это было ясно по внезапно наступившей тишине. Кейт вскочила с дивана и подошла к креслу у камина.
«Не думай об этом», – убеждала она себя. Скоро он вернется, снова будет сидеть в этом кресле по вечерам, читать свои газеты.
Она наклонилась, взяла Мару на руки, а та, уставив на нее внимательный взгляд огромных карих глаз, тут же завела беседу на младенческом. Кейт невольно улыбнулась упорству, с которым Мара пыталась ей что-то втолковать, и, глядя на ее довольное личико, почувствовала себя немного лучше.
– Кроха моя, что это ты тут нашла?
Она отнесла дочь обратно к дивану, по пути выключив телевизор. Хватит. Вместо этого она включила радио, ретроволну, слушая которую вечно качала головой: неужели семидесятые – это уже ретро? Из динамика раздались первые аккорды «Головореза»[106], старой песни
Знакомая мелодия перенесла Кейт в давно ушедшие, простые времена. Прижимая к себе дочь, она кружилась по комнате и подпевала в голос. Мара, хихикая, подпрыгивала у нее на руках, и Кейт вдруг сама рассмеялась, впервые за много дней. Она поцеловала малышку в пухлую щечку, коснулась носом ее нежной, бархатной шеи, пощекотала – и Мара завизжала от восторга.
Им было так весело вдвоем, что Кейт не сразу услышала телефонный звонок. А когда все же услышала, рывком бросилась к радио, убавила звук, поспешно схватила трубку.
– Миссис Джон Райан?
В трубке что-то трещало и хрипело, звонили явно издалека.
Кейт похолодела и так крепко прижала к себе дочь, что та начала вырываться.
– Говорит Ленни Голлихер. Я друг вашего мужа. Мы тут вместе в Багдаде. Мне ужасно жаль, миссис Райан, но во время вчерашней бомбардировки…
Метрдотель повел Эдну к ее столику – она всегда занимала один и тот же, – и Талли поспешила следом, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на политиков и знаменитостей, сидевших вокруг. Очевидно, если обедать на Манхэттене, то только в ресторане «21». Эдна останавливалась чуть ли не у каждого столика, здоровалась со знакомыми и всем представляла Талли: «Следите за этой девушкой, она далеко пойдет».