– С полчаса назад. Я пытался ее остановить.

Мать снова предала ее, и Талли сама не верила тому, какой чудовищной болью это отозвалось в ее сердце, – будто ей снова десять, будто ее снова бросили на улице. Никчемную, никому не нужную маленькую девочку.

Подошел Джонни, обнял ее, прижал к себе. Она хотела спросить почему, что с ней не так, за что рано или поздно все ее бросают, но слова застряли в горле. Она слишком долго прижималась к нему, принимая его утешения. Он гладил ее по голове, шептал ей на ухо «тихо, тихо», точно ребенку.

В конце концов она все же вспомнила, где находится, отстранилась, вымученно улыбнулась на камеру:

– Ну что ж. Конец фильма. Снято, Боб.

Обогнув Джонни, она зашла в свою комнату. Из душа доносилось пение Мары. В глазах защипало, но она сдержала слезы. Больше мать ее никогда не ранит, она этого не допустит. Глупо было надеяться, что может быть иначе.

Только тут она заметила, что столик возле ее кровати опустел.

«Эта тварь сперла мои украшения».

Она закрыла глаза, села на краешек постели. Достала из кармана мобильный, набрала номер Кейт и прижала телефон к уху, слушая гудки. Когда ее подруга ответила, она даже не потрудилась поздороваться.

– Со мной что-то не так, Кейти, – проговорила она дрожащим голосом.

– Она сбежала?

– Аки тать в нощи.

– Таллула Роуз Харт, послушай, что я скажу. Сейчас ты повесишь трубку, сядешь на паром и приедешь. Я о тебе позабочусь. Ясно? И семью мою захвати.

– Орать необязательно. Еду я, еду. Все едут. Но имей в виду, мне понадобится алкоголь, и покрепче. Не надейся, что я его буду мешать с этим мерзким соком, который пьют твои дети.

Кейт рассмеялась.

– Утро на дворе, Талли. Я тебе завтрак приготовлю.

– Спасибо, Кейти, – тихо ответила она. – Я у тебя в долгу.

Подняв взгляд, она увидела Толстого Боба. Он снимал разговор, стоя в дверях рядом с Джонни.

Но последней каплей стал не этот красный огонек, не мысли о публичном унижении и даже не всевидящее око камеры.