– Дженни тоже четырнадцать, а ее отпустили! – Мара повернулась к Джонни: – Пап? Ну вы должны меня отпустить.

– Тебе еще рано, – ответил он. – Прости.

– Ничего не рано! Всем разрешают, кроме меня.

У Кейт сердце разрывалось. Она помнила, как сама торопилась вырасти, знала, как остро ощущается эта потребность в четырнадцать лет.

– Мара, тебе наверняка кажется, что мы излишне строги. Но иногда в жизни…

– Вот только еще одной твоей дебильной речи про «иногда в жизни» мне не хватало.

Фыркнув, Мара бегом поднялась по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты.

Кейт окатило волной такой невыносимой усталости, что захотелось сесть. Вместо этого она посмотрела на мужа.

– Удачно я спустилась.

Джонни лишь улыбнулся. Спокойно, без напряжения. И как у него получалось из тех же стычек с Марой выходить целым и невредимым? Да еще и оставаться любимым папой.

– Ты с Марой всегда умела выбрать момент. – Он встал, поцеловал ее и сказал просто: – Я тебя люблю.

Эти слова должны были служить утешением, обезболивающей таблеткой – Кейт понимала это и была благодарна.

– Пойду ужин приготовлю, а потом попробую с ней поговорить. Пусть пока поостынет.

Джонни снова уселся на диван и взял газету.

– Позвони маме Дженни и скажи ей, что она идиотка.

– Предоставлю это тебе.

Кейт ушла в кухню и занялась ужином. Почти час она самозабвенно нарезала овощи для обжарки и готовила для Мары ее любимый терияки-маринад. В шесть часов она смешала салат, сунула булочки в духовку и накрыла на стол. Последнее вообще-то считалось обязанностью Мары, но сегодня просить ее о помощи было бессмысленно.

– Так, – сказала она, возвращаясь в гостиную, где Джонни и близнецы, сидя на полу, увлеченно строили что-то из «лего». – Я пошла.

Джонни оторвался от конструктора: