– Привет, Дымка, – сказала Талли, удивляясь сдавленному звуку собственного голоса. Она нежно погладила мать по виску – единственному островку на лице, свободному от синяков и кровоподтеков. Ощутив под пальцами тонкую бархатистую кожу, она вдруг поняла, что в последний раз прикасалась к матери в 1970 году – когда держала ее за руку в толпе на улице Сиэтла.

Она понятия не имела, что сказать этой женщине, с которой они делили одно на двоих прошлое, но существовали в двух разных настоящих. Поэтому просто говорила что взбредет в голову. Рассказывала о своей передаче, о своей жизни, о своем успехе. А когда в этом пустом бахвальстве зазвучало отчаяние, переключилась на Кейт, их ссору и свое одиночество. Слова находились сами собой, соскальзывали с языка, и Талли угадывала в них правду. Потеряв Райанов и Маларки, она осталась совсем одна. Кроме Дымки, у нее никого больше нет. Надо же было докатиться до такого.

– Мы одни на этом свете, как ты до сих пор этого не поняла?

Талли и не заметила, как мать проснулась, а между тем она лежала с открытыми глазами, уставив на нее измученный взгляд.

– Привет, – сказала Талли, утирая слезы. – Что с тобой случилось?

– Побили вот.

– Я не о том, почему ты в больнице. Я спрашиваю: что с тобой случилось?

Дернувшись, Дымка отвернулась.

– А-а, вот ты о чем. Разве любимая бабуля так ничего и не рассказала? – Она вздохнула. – Какая уж теперь разница.

Талли замерла. Это был, пожалуй, самый важный их разговор за всю жизнь; вот-вот она узнает тайну, которая ускользала от нее все эти годы.

– Большая разница.

– Уйди, Талли.

Дымка уткнулась лицом в подушку.

– Не уйду, пока не объяснишь почему. – Голос Талли дрогнул, когда она произносила эти слова. Не мог не дрогнуть. – Почему ты меня никогда не любила?

– Забудь обо мне.

– Ох, если б я могла. Но ты моя мать.

Дымка повернулась к ней, и на короткое мгновение – моргнуть не успеешь – в ее глазах мелькнула печаль.

– Ты мне сердце разбиваешь, – сказала она тихо.

– А ты мне.

Дымка на секунду улыбнулась.