– Ты должна понять, какую боль ей причинила.

– А кто будет понимать, какую боль она причинила мне?

– То, что с тобой делала мать, – преступление, Талли. – Миссис М. с тоской вздохнула. – Бад зовет, мне пора. Мне очень жаль, что все так, как есть, но я должна идти.

Талли даже не попрощалась, просто молча повесила трубку. Правда, от которой она бежала столько лет, настигла ее, свинцовой тяжестью опустилась на грудь, не давая дышать.

Все, кого она любила, были родней Кейт, а не ее, и в трудную минуту они встали на другую сторону.

А она как же?

Да как пелось в старой песне – снова одна. Разумеется[130].

Медленно поднявшись, она вернулась на вечеринку. Как можно было годами закрывать глаза на очевидное? Это ведь главное, чему ее научила жизнь: люди уходят. Родители. Любовники.

Друзья.

Пробираясь к бару сквозь толпу коллег и знакомых, она улыбалась, радостно болтала ни о чем.

Это ведь не так сложно – вести себя нормально, притворяться, будто все хорошо. Большую часть жизни она этим и занималась. Играла.

Лишь с Кейти она позволяла себе оставаться собой.

К осени Кейт перестала ждать звонка от Талли. Прошедшие с их разрыва месяцы она провела в тесном и неудобном, но успевшем уже стать привычным мирке-аквариуме, в который сама себя заточила, отрезав от окружающей действительности. Сперва она, конечно, оплакивала потерянную дружбу, горевала о былом, но со временем приняла неизбежное: Талли не извинится. Если какие-то извинения и прозвучат, то произносить их придется – как всегда – ей самой.

Так уж сложилось.

Самоуважение Кейт, обычно такое неустойчивое и податливое, в этом месте прогибаться не желало. На этот раз она не сдастся.

Время шло, стеклянные стены аквариума с каждым днем становились крепче. Она все реже вспоминала о Талли, а если и вспоминала, то запрещала себе плакать и старалась выбросить ее из головы.

Но все это требовало усилий, выматывало ее. И с приближением зимы все тяжелее становилось по утрам вылезать из постели, тащить себя в душ. К ноябрю от одной мысли о том, чтобы помыть голову, наваливалась такая усталость, что пришлось вовсе бросить это занятие. Готовка и мытье посуды отнимали кучу энергии; она то и дело присаживалась отдохнуть.

И все бы ничего – с такой депрессией, по мнению Кейт, жить было можно, – но становилось только хуже. На прошлой неделе она не смогла заставить себя почистить зубы утром, а детей в школу повезла, даже не переодевшись из пижамы.

– Не делай из мухи слона, – ответила она, когда муж спросил ее об этом. Теперь он снова работал на своем прежнем канале, ответственности стало меньше, а свободного времени, чтобы замечать трудности Кейт, – больше. – Подумаешь, не помылась, с кем не бывает? Я же не умом тронулась, в самом деле.