На миг они остановились. Вернулись на утоптанную тропинку, вившуюся между пляжем и соснами, и Меча, снимая сандалии, чтобы вытряхнуть из них песок, очень естественно оперлась о плечо Макса.

— Потом я засыпала, а он уходил к себе в студию, где стоял его рояль, и до рассвета работал. И мое восхищение им только усиливалось.

Он сумел все-таки пошевелить неподатливым языком:

— А ты продолжаешь использовать разум?

Голос его звучал хрипловато. Во рту было так сухо, что трудно было произносить слова.

— Почему ты спрашиваешь?

— Твоего мужа нет здесь, — он широко повел рукой, как бы обводя залив, Антиб и весь прочий мир. — И вернется он, боюсь, не скоро. Вместе со своим математическим изяществом…

Меча смотрела на него пристально, враждебно угадывая то, что он подразумевал:

— Хочешь знать, сплю ли я с другими мужчинами? Или с женщинами? Покуда его нет? Да. Да, Макс.

Зачем я здесь? — удивляясь самому себе, подумал он. Под этим солнцем, от которого мутится ум? От которого жухнут мысли и сохнет во рту?

— Да, — повторила она. — Иногда.

Она снова остановилась, и силуэт ее возник на слепящем фоне залива. Легкий ветерок трепал ее волосы, летавшие вокруг посмуглевших на ривьерском солнце лица и шеи.

— Как Армандо, — добавила она мрачно. — И как ты.

В черных стеклах ее очков отражались зелень сосновых крон, берег, обрамленный бирюзовой синью. Макс медленно рассматривал ее, останавливаясь взглядом на линии плеч и торса под полосатой майкой-тельняшкой с темными пятнышками пота под мышками. Она стала еще красивей, чем в Буэнос-Айресе, заключил он едва ли не с отчаянием. Красива до такой степени, что это казалось нереальным. Ей должно быть сейчас тридцать два года — идеальный женский возраст, пора зрелого расцвета. Меча Инсунса принадлежала к той категории кажущихся недостижимыми женщин, о которых так страстно мечтается в матросских кубриках и во фронтовых траншеях. Тысячелетиями мужчины воевали, жгли и убивали ради обладания такими, как она.

— Здесь неподалеку есть одно место, — сказала она вдруг. — Пансион «Семафор»… Рядом с маяком.

Он поглядел на нее — и поначалу не без растерянности. Меча показывала туда, где за белой виллой, окруженной пальмами и пиниями, уходила влево и исчезала среди сосен дорожка.

— Заведение очень дешевое, для туристов. Там на веранде — маленький ресторанчик под магнолиями. И сдают номера.

Макс был человек закаленный. Характер и житейские обстоятельства сделали его таким, каким он был сейчас. И сейчас, когда он неподвижно стоял перед Мечей, эта закалка помогла ему унять дрожь в коленях и не разомкнуть плотно сжатые губы. Чтобы ненароком, неуместным словом или жестом не оборвать тоненькую ниточку, на которой висело все.